© Альтшуллер Г.С. , 1986.
ГРИАДНЫЙ КРОКОДИЛ

ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ НА СЕМИНАРЕ В Г.ЧЕЛЯБИНСКЕ

Я не понимал, насколько это чревато. Мне объяснили, что в Москве есть Дом детской книги, единственное в мире заведение такого типа, своего рода небольшой научно-исследовательский институт детской литературы. И вот, при этом Доме детской книги есть клуб любителей фантастики. То есть кто-то, кто я не знаю, провел отчаянный эксперимент: в Москве и Московской области отобрали двадцать ребят школьного возраста, старшеклассников, хорошо знающих фантастику. Это были шестидесятые годы, не так много было людей, которые хорошо знали фантастику, и эти двадцать ребят - это была большая сила, действительно знатоки фантастики. И мне надо было с ними встретиться.

Я уже выходил из кабинета главного редактора, когда главный редактор постучал карандашом по столу и сказал: «Но будьте осторожны». Почему я, в конце концов, должен быть осторожным, что там, мины, что ли?

По телефону я договорился с руководительницей клуба и пришел на встречу. У входа стояли два парня с длинными волосами, один рыжий-рыжий, и обсуждали сравнительные достоинства финок: у одного была получше, у другого похуже, и они их со знанием дела обсуждали. Их руководительница, заведующая библиотекой этого Дома детской книги, спокойно проходила мимо, не обращая на них никакого внимания. В углу кто-то дрался: куча тел, три или четыре человека. Я спросил: «Где мы устроимся побеседовать?» В это время по винтовой лестнице скатилась другая груда тел. В общем, такая живописная картина. Я был уверен, что это не только не большие, но даже и не мелкие хулиганы, что здесь страшного?

Удивительно только то, что руководительница совершенно не обращала внимания на все их выходки. Я понял, что это для парада, для показа, ничего страшного здесь нет. Она меня предупредила, сказала: «Вы не беспокойтесь. Правда, как у вас с сердцем?» Я ответил: «Ничего, не жалуюсь». Она продолжила: «Вот до этого был Немцов, его с микроинфарктом вынесли». Я сказал: «Бог не выдаст, как-нибудь обойдемся».

И мы начали беседу. Беседа примерно такая - в одностороннем порядке и монотонная: «Читали ли вы журналы «Нива» за 1911 год, и что Вы думаете о фантастике в этом журнале?» Ответ: «Нет, не читал». «Знаете ли вы... - называют фамилию незнакомого мне автора, - иногда писал не только беллетристику, но и фантастику?» «Что, разве был такой человек?»

То есть я понял методику их деятельности: к ним приходит мэтр, вроде Немцова, с благородной осанкой, с кучей седых волос, с взглядом живого классика. Они его спрашивают, что он читал? А он ничего не читал, даже самого себя. Уровень не позволяет. И начиналось сердцебиение и неприятности. Я понял, как надо держаться. Первую атаку я выдержал, но меня занимало, что будут делать эти ребята дальше. Они отцепились, увидели, что я спокойно отвечаю «Не читал», «Не знаю», «Не был», «Не привлекался» и т.д. Что знаю - то знаю, что не знаю - то не знаю. Довести меня до кондиции им не удастся.

Они как-то потеряли агрессивность, и начался разговор о том, что делать этим ребятам. Я спросил: «Что вас довело до такой агрессивной жизни?» У них были претензии к современной фантастике, дельные претензии: много авторов-халтурщиков, много переписывают друг у друга, в стороне остаются актуальные темы, низкий художественный уровень.

Я слушал и лихорадочно думал: а что делать?

Это как реактор в Чернобыле: вот-вот выйдет из повиновения, остаются считанные секунды, надо что-то предпринимать. Двадцать таких лихих людей - это же атомная сила.

В отчаянный момент начинаю что-то соображать, и меня осенило. Я им сказал: «А что вы сделали для улучшения?» «Мы довели до инфаркта Немцова, мы устроили скандал с Казанцевым, мы не допустили один рассказ до издания и так далее». «Мало, - сказал я им. - Масштабов не чувствуется».

И вот, понимаете, как получилось: то ли я попал под обаяние этой банды, то ли начал работать синхронно с ними. Я высказал идею, которая, как мне показалось, должна облагородить их и сделать посерьёзнее. Я сказал: «Знаете, существует много литературных премий за хорошее произведение, но у нас нет ни одной премии за худшее произведение года. Давайте давать такой приз за худшее произведение в фантастике и ежегодно будем его мотивированно вручать».

Мы расстались закадычными друзьями.

В то время я жил на даче под Москвой. Вся эта банда нагрянула на дачу, и жила там три месяца. Кто-то приезжал, кто-то уезжал, я только спрашивал: «Никто не утонул, никто не заблудился?» Они строили приз. Приз назвали «Гриадный крокодил».

Почему «Гриадный крокодил»?

Вы здесь люди молодые, вы, наверное, не помните кошмарный роман Колпакова «Гриада». Никто не помнит? Ну, вам повезло. В начале шестидесятых годов в «Пионерской правде» из номера в номер начал печататься роман Колпакова «Гриада», начались перепечатки в разных журналах. Еще продолжал печататься этот роман, как появились рассказы Колпакова, повести Колпакова, появился классик, как сейчас Булычев. Кто не знает сейчас Булычева? Так тогда возник мыльный пузырь под названием Колпаков. Было потрясающе непонятно, куда смотрят издатели и куда смотрит издательство, потому что Колпаков заимствовал сюжеты, переписывал целые абзацы, слова, ситуации, идеи, он тихо-тихо орудовал так почти со всей фантастикой. Цельностянутые произведения, бездарно скроенные. Но популярность его взрывоподобно увеличивалась.

Ребята, естественно, не прошли мимо этого; я их немножко поднатравил, мне казалось, что это вроде громоотвода: зачем, чтобы они нападали на всю фантастику, когда вот есть конкретно Колпаков. Я сказал: «Вот вам первый кандидат в призеры». Мне сказали: «Нет, его надо физически уничтожить», - и принесли коллективно написанную статью. Статья была блестяще сделана. Невольно они нашли самую удачную литературную форму: никакой формы не было, статья представляла собой две строчки в начале, три строчки в конце и два ряда цитат. Они хорошо знали фантастику, дословно, они натолкнулись на целые «Гриады», переписанные у Уэллса, из романа «Когда спящий проснется». И шел кусок: вот абзац Уэллса, вот абзац Колпакова, вот еще шестнадцать страниц в таком же духе. Теперь другой кусок, здесь всего девять страниц. Вот такой анализ. В первой строчке от себя у них шли слова: «Мы учимся в школе, нас учат не списывать, а мы видим, что взрослый дядя-писатель списывает». И далее примеры. Затем заключительные строчки: «Когда мы списываем, нам ставят двойку и вызывают родителей. Как быть с таким писателем, может он не писатель, а списыватель?» Вот такой наивный детский вопрос.

Я отнес статью в «Комсомольскую правду», они проверили и опубликовали. И с Колпаковым было покончено одним махом. Там, где начали печатать с продолжением, вдруг сократили. Колпаков, как гнойное явление на теле фантастики, быстро исчез. Это было достижением тогда, но меня беспокоило другое: нет Колпакова, но кто получит первый приз?

Почему «Гриадный крокодил»? Чисто случайно: в это время исполнилась круглая дата журналу «Крокодил». И этот журнал, потеряв остроумие, выпустил статуэтки крокодила с вилами, фарфоровые, по пятерке. Нормальный человек не купит: представляете, крокодил с вилами, купить и подарить. Как это понимать, зачем это нужно было? Сувенирное изделие не годилось для подарка. Редактор подарит сотруднику, сотрудник редактору, но зачем для широкой продажи? К тому моменту, о котором идет речь, уценили эти вещи, и за бесценок ребята скупили штук пятьдесят, на пятьдесят лет вперед, и сделали приз. Надо сказать, они книжные мальчики и девочки, интеллектуалы, но руки у них хорошо работали, и они сделали внешне блестяще оформленный приз - текстолитовая очень красивая накладочка, гриадный крокодил стоит, стеклянный плафон его закрывает... Такой приз не стыдно отвезти в Канны или Карловы Вары. И металлическая пластина с гравировкой - кому, за какие заслуги. Они торжественно показали мне его - знаете, приятно получить такую вещь. Вот только надпись – «За наиболее худшее произведение такого-то года» не слишком-то воодушевляла.

Получилось так, что я уезжал домой, в Баку. Я призвал их к осторожности, хотя чувствовал, что мои призывы... но что мог, то сделал. Я призывал к осмотрительности: «Вы уж, пожалуйста, дайте знать, я прилечу, вместе примем удар». Я ожидал, что будет большой скандал, кому бы ни присудили. Они решили уберечь меня от этих ударов, как они объяснили, и сами приняли решение.

Есть такой современный автор Еремей Парнов. Президент советской ассоциации фантастов, ныне вице-президент мировой ассоциации фантастов. И вот Парнов тогда только начинал работу вместе с Емцевым. Вышла книга «Падение сверхновой», и вот этой их книге было решено ребятами присудить приз «Гриадный крокодил». Когда я прибыл в Москву спасать положение, все уже было сделано.

Представьте себе группу ребятишек, в парадной одежде, в пионерских галстуках, сами добровольно подстриглись, умылись, причесались. Являются к Емцеву - и стук-стук в дверь. Емцев выходит, ему отдают салют и рапортуют, что, дескать, клуб любителей фантастики при Доме детской книги, рассмотрев все, решил... Он прослезился от радости. Угостил их конфетами, на радостях приглашал в гости, но они удалились, сказав, что у них еще есть работа.

Парнов - человек более осторожный, не случайно он сделал карьеру, он понял сразу, что приз отрицательный, но не дрался, не ругался, у него хватило ума, чтобы принять приз, поблагодарить и расстаться. И тут же побежал жаловаться по начальству.

Жена каждый день почти звонила мне в Москву, объясняя, что вот пришла такая кляуза, вот там надо объясниться, туда надо писать объяснительную записку за свои злодейские подвиги. Что я мог сделать? Изменить, к сожалению, ничего было нельзя, да и не очень-то хотелось.

Я начал защищать ребят. Я взял книгу «Падение сверхновой», пошел в «Гастроном», взвесил ее на контрольных весах и затем взял справочники. Как вы думаете, сколько деревьев надо срубить, чтобы выпустить «Падение сверхновой» тиражом в сто тысяч - нетолстую книгу в мягком переплете? Сто? Кто больше? По самым скромным подсчетам, четыреста крупных деревьев! Вот во сколько обходится одна плохая книга. Нам кажется: ну, вышла плохая книга, полежала, кто-то возьмет, попылится в библиотеке, затем ее порубят на макулатуру. Четыреста деревьев! Тогда я продолжил расчеты. Наверно, потребуется океан энергии? Нет, оказалось, что всего сутки работы первой атомной электростанции. У первой электростанции была мощность пять тысяч киловатт, я перевел в часы работы, чтобы звучало убедительней. Я начал считать другие потери. Сколько времени нужно потратить на прочтение такой литературы? Я провел хронометраж, пошел в библиотеку, спросил: сколько раз до погибели книги (она быстро осыпается в мягком переплете) ее успевают прочитать? Есть точные данные. От пяти до семи раз оборачивается эта книга, потом она идет в капитальный ремонт. Я взял три раза - самый нижний предел, всякие библиотеки есть, не только столичные, и получилась вот такая картина - два с чем-то миллиона человеко-часов. Много это или мало? Я, признаться, не почувствовал, пока не перевел на человеко-жизни. Семьдесят лет взял срок жизни и подсчитал. Получилось семь человеко-жизней стоит такая книга. Ведь это фантастика, ее обязательно прочитают, и она съест при изготовлении четыреста деревьев, а при использовании семь человеко-жизней.

Страшная цена плохой книги. Я был потрясен этими цифрами и понял, что писать надо не столько, сколько хочется, а писать надо все время помня, что каждая книга обходится человечеству в человеко-жизни. Во сколько окупаются срубленные деревья, отданные чтению годы, десятилетия жизни? Так, поворошив в памяти и оставив в стороне книги, вошедшие в школьный курс, задался вопросом - много ли там книг. Книг, которые выдерживают испытания, если спросить их, заслуживают ли они такой жертвы? Во всяком случае, писать мне стало с той поры намного - не знаю, легче или труднее: легче - потому что я стал писать на порядок меньше, чем писал. Я понял, что это опасно. Труднее, потому что каждый замысел, каждый абзац, каждую строчку, каждое слово я уже в подсознании вольно или невольно переводил на эквивалент: на срубленные деревья, на отнятые человеко-жизни.

Ну, а ребята... Да, я опубликовал эту статью в газете «Московский комсомолец», и ребят удалось отбить. Руководительница клуба получила строгий выговор, меня нельзя было уволить, исключить, заточить, мне просто ничего сделать нельзя было, я отделался тем, что в Баку прошел этот град бумаг, и все стихло. Видимо, писательская общественность решила, что, во-первых, поделом Емцеву и Парнову, во-вторых, это однократное явление, опасаться у них оснований нет. А ребята тем временем подбирали кандидата на...

Я знал примерно сроки, побывал на одном из обсуждений и ужаснулся. Обсуждаются Стругацкие, Днепров, Варшавский. Я им сказал: «Что вы делаете?» «Мы ищем худшее произведение года». «Да, но ведь есть же тот-то, то-то, океан действительно плохих книг». «Ах, океан, - сказали они, - какое нам дело, что есть множество плохих книг, мы читаем хорошие книги и из них выбираем самую плохую». Мне с трудом удалось убедить их, что это несправедливо, и расширить круг выбора до действительно плохих книг слабых авторов. Влиять на эту банду, сами понимаете, невозможно. У меня были свои надежды, чего греха таить, что я подскажу когда-нибудь кому надо присудить. Близко даже нет - совершенно неуправляемая компания.

Вторым лауреатом премии «Гриадный крокодил» стал писатель Полещук. Он написал роман «Ошибка инженера Алексея Алексеева». Там масса несообразностей, крайне плохой отзыв, центральное издательство – ребята не хотели принимать во внимание продукцию окраинных издательств. Центральное издательство выпустило, тоже большим тиражом, словом, повторилась история с «Падением сверхновой» Емцева-Парнова.

Мы приняли ранее решение поставить в известность меня, я приеду в Москву за день-два до запуска премии, когда уже неприятности будут пропорциональны квадрату. Я приехал - меня ждал сюрприз: они разработали медаль лауреата.

Осуществили ее в металле и приложили художественный диплом. Ну, что делать? Выбор был более-менее обоснован, десяток плохих произведений, действительно, одно из них было Полещука, я сказал: «Идите, вручайте».

Они чистенько приоделись: технология отработана. Но и противник был уже готов. То есть к моменту наступления срока вручения приза писатели московские (а может, и не только московские) несколько застыли, изготовившись к этому событию. Рассказывали ребята следующее: когда они пришли, Полещук был совершенно готов, нисколько не удивился - он, видимо, проиграл мысленно ситуацию: если я получу по своей книжке «Гриадного крокодила», то как мне быть? И решил: надо свести дело к шутке. Он радостно сказал: «Ах, гриадный крокодил, самая плохая вещь, ну что ж, с другого конца, но зато самая. Большое вам спасибо». Пожал руки, напоил чаем - ребята от такого нахальства обалдели и поддались на чаепитие. Он вроде бы нашел удачный ответ, обратив все в шутку.

Но вот ведь какая штука - он решил, что нашел универсальный и очень сильный прием. Вечером он нацепил значок, взял диплом и пошел на секцию писателей-фантастов. Там он начал почти по Чехову: он ходил, говорил: «Знаете новость, меня вот, ха-ха, наградили, вот шельмецы какие! Интересно, кто следующий!» Через какое-то время он сник, почувствовал, что так, может быть, тихо бы обошлось: кто-то бы пожал плечами, кто-нибудь рассмеялся, а после такой популяризации всем стало известно, и теперь это так просто не замолчишь. Он сник, снял значок, но было уже поздно.

Он ушел, опечаленный, а группа писателей, человек шесть, тихо уединились в отдельной комнате и стали обсуждать, как быть. Пригласили меня. Разговор такой: мы понимаем, что Вы руководите ребятами, что их мнение отражает Ваш вкус. Я от души рассмеялся. Сказал: «Я в Баку, вы - здесь, в Москве, попробуйте им навязать свое мнение, свое решение, свои вкусы». «Нельзя ли это как-то по-хорошему, фантастика только набирает силу, это вредно». Мы не договорились, я не мог пообещать ничего.

Север Гансовский, человек очень хороший - я ему лично симпатизирую - когда мы выходили из этой комнаты совещательной, сказал мне тихо: «По-дружески объясните, кто следующий?» Я ответил: «Пишите лучше». Вышла его книга, очередной сборник рассказов. Гансовский хороший писатель, ему не грозила премия, но даже ему дать твердую гарантию я не мог. Я даже себе не мог дать твердую гарантию.

Вот такая история. Шел просто на часок поговорить с ребятами, а история затянулась на два с лишним года, и научили они меня многому.