|
© Журавлева В.Н., "Техника-молодежи". № 1, 1959.
ЗВЕЗДНЫЙ КАМЕНЬ
В рассказе В. Журавлевой "Звездный камень" высказывается идея биоавтоматики. Ставится задача: "синтезировать высшие формы биологического вещества, научиться управлять электронными процессами, заставлять совместно работать живую и неживую материю". В рассказе говорится о таком биоавтомате, являющемся управляющим органом космического корабля, в котором "роль ламп играют живые клетки".
Возможность синтезирования живой материи нашей философией признается. И тема рассказа Журавлевой имеет в основе как гипотетические, так и научные утверждения. Идея встройки в конструкцию машин специальных биоэнергетических узлов уже занимает умы ученых. И пропаганда этой идеи - большая заслуга автора. Правда, в рассказе есть еще весьма спорные утверждения, в частности о регенерации клеток мозга. При всей заманчивости такой мысли это пока не находит достаточных подтверждений.
Ст. научный сотрудник
Канд. биол. наук
Л.А.Малиновский
Член бюро секции математической
биологии Московского общества
испытателей природы С.А.Стебаков
Пять веков назад около города Энзисгейма на Верхнем Рейне упал метеорит. Его приковали цепями к стене церкви, чтобы дар небес не был взят обратно. Искусный гравер выбил на нем надпись: "Об этом камне многие знают многое, каждый что-нибудь, но никто не знает достаточно".
Думая об истории Памирского метеорита, я невольно вспоминаю эти старинные слова. Да, мне многое известно о нем, пожалуй, больше, чем кому бы то ни было. Многое, но далеко не до конца. И все же главное, основное я помню отчётливо. Так отчётливо, как будто бы это случилось только вчера.
Я помню, как полгода назад в газетах впервые промелькнуло сообщение о падении в районе Памира крупного метеорита. Сообщение было коротким - несколько скупых строчек, но оно сразу же заинтересовало меня.
Казалось бы, что интересного для биохимика в падении метеорита? Однако мы, биохимики, с волнением следим зa каждым сообщением о метеоритах. 8 осколках "небесных камней" мы ищем разгадку возникновения жизни на Земле. Говоря менее романтично, но более точно, изучаем углеводороды, содержащиеся в метеоритах.
В газетах появилось второе сообщение о Памирском метеорите. Экспедиции удалось разыскать его и на вертолете спустить с высоты четырех тысяч метров. Метеорит, указывалось в сообщении, представлял собой каменную глыбу длиной около трех метров и весом свыше четырех тонн.
Я подумал, что утром надо позвонить Никонову. Но - случаются же такие совладения! - именно в этот момент раздался телефонный звонок. Я снял трубку - это был Никонов.
Следует сказать, что Евгений Федорович со школьных времен отличался хладнокровием и выдержкой. Никогда еще, - а мы знали друг друга почти полвека, - я не видел его взволнованным или потерявшим самообладание. Но на этот раз уже по первым словам - отрывистым, путаным, по голосу - сдавленному и лихорадочному - я понял: произошло нечто совершенно необыкновенное.
Нужно срочно, немедленно, как можно скорее приехать в Институт астрофизики - таков был смысл слов Никонова.
Я вызвал машину.
Она понеслась по опустевшим улицам. Моросил дождь. Цветные огни реклам и вывесок отражались в мокром зеркале асфальта. Я думал о тех, кто не спит в этот поздний час. О тех, кто в окуляре микроскопа, за хрупким стеклом колб, на бумаге, исписанной длинными рядами формул, ищет Новое. Я думал об удивительной судьбе открытий: сегодня еще никому не известные, они завтра властно врываются в жизнь, меняя и перекраивая её.
В окнах многоэтажного здания Института астрофизики горел свет. Еще не зная, в чем дело, я подумал, что это связано с Памирским метеоритом. Впрочем, что могло быть особенного, необычного в метеорите?
А институт гудел как потревоженный улей. По коридорам сновали сотрудники - взволнованные, сосредоточенные; из приоткрытых дверей доносились оживленные голоса.
Я прошел к Никонову. Евгений Федорович встретил меня на пороге своего кабинета. Должен признаться, что до этого момента я не придавал особого значения случившемуся. В конце концов мы, ученые, склонны иногда преувеличивать свои удачи и неудачи. Когда после долгих попыток удавалось осуществить какую-нибудь реакцию, у меня тоже появлялось желание поднять на ноги всю Москву.
Но Никонов... Только тот, кто знал выдержку Евгения Федоровича, мог понять, насколько он был взволнован.
Евгений Федорович не ответил на мое приветствие, только крепко пожал руку. И от этого пожатия, быстрого, нервного, его волнение передалось мне.
- Памирский метеорит? - спросил я, догадываясь, какой будет ответ.
- Да, - ответил Никонов.
Евгений Федорович достал пачку фотографий и веером разложил передо мной. Это были снимки метеорита. Я принялся их рассматривать, ожидая увидеть... Нет, нет, разумеется, я не знал, что именно увижу. Но был уверен - нечто исключительное.
К моему удивлению, метеорит выглядел так, как и десятки других, виденных мною в натуре и на снимках метеоритов. Веретенообразная каменная глыба, ноздреватая, с оплавленными краями…
Я протянул снимки Никонову. Он покачал головой и сказал глухим, каким-то чужим голосом:
- Это не метеорит. Под каменной оболочкой - металлический цилиндр. В нем живое существо.
Сейчас, когда я как бы со стороны оглядываюсь на события той ночи, мне кажется странным, что я долго не мог понять Никонова. А между тем всё было достаточно просто. Впрочем, именно эта простота и создавала ощущение нереальности, неправдоподобия, мешавшее мне срезу понять Евгения Федоровича.
Метеорит оказался космическим кораблем. Каменная оболочка имела небольшую толщину - что-то около семи сантиметров, - прикрывала цилиндр, сделанный из плотного темного металла. Евгений Федорович предполагал (в дальнейшем это подтвердилось), что каменная оболочка предназначалась для защиты от метеоритов и опасного перегрева. То, что я принял за ноздреватость и пористость камня, на самом деле было следами столкновения с метеоритами. Судя по обилию этих следов, космический корабль много лет находился в полете.
- Если бы цилиндр был сплошным, - говорил Никонов, машинально перебирая фотоснимки метеорита, - он весил бы не меньше двадцати тонн. А его вес без каменной оболочки немногим больше двух тонн. От цилиндра в трех местах отходят тонкие провода. Они оборваны. По-видимому, при падении сломались какие-то приборы, расположенные вне цилиндра. Гальванометр, подсоединенный к обрывкам проводов, показал слабые электрические импульсы...
- Но почему обязательно живое существо? - возразил я. - В цилиндре могут быть автоматически действующие приборы.
- Нет, это исключено, - быстро ответил Никонов. - Он стучит.
Я не понял.
- Кто стучит?
- Тот, кто внутри цилиндра. - Голос Никонова дрогнул.- Понимаешь, когда подходят люди, он начинает стучать. Каким-то образом он видит...
Зазвонил телефон. Никонов схватил трубку. Я видел, как тень пробежала по его лицу.
- Цилиндр прощупывали ультразвуком, - сказал он, медленно опуская трубку на рычаг телефона. - Металл имеет толщину меньше двадцати миллиметров. Внутри металла нет...
Только теперь мне пришло в голову самое естественное возражение. Цилиндр совсем невелик - как в нем могут поместиться живые существа? Ведь им нужно не только пространство, но и продукты, вода, какие-то приборы для поддержания постоянной температуры, для регенерации воздуха. Разве можно все это разместить в цилиндре длиной менее трех метров и диаметром около шестидесяти сантиметров?
Выслушав меня, Никонов сказал:
- Минут через пятнадцать мы пройдем и посмотрим сами. Я жду еще кое-кого. Цилиндр сейчас устанавливают в герметизированной камере.
- Ну, а как с живым существом? - настаивал я. - Согласись, что версия эта нереальна. Людей там быть не может.
- Люди - это как понимать? - спросил Никонов.
- Ну, разумные существа.
- С руками и ногами? - Евгений Федорович впервые улыбнулся.
- Пожалуй, - ответил я.
- Таких людей в корабле нет, - Никонов подчеркнул слово "таких". - Есть мыслящие существа. Но как они выглядят - трудно сказать.
Я не мог с этим согласиться. Достаточно вспомнить, как европейцы до эпохи великих географических открытий представляли себе жителей неизвестных стран. Каких только уродов не рисовало тогда воображение географов: шестирукие люди, люди с собачьими головами, карлики, великаны... А оказалось, что и в Австралии, и в Америке, и в Новой Зеландии люди устроены так же, как и в Европе. Общие условия жизни, общие закономерности в развитии приводят к одинаковым результатам.
- Общие закономерности в развитии? - переспросил Никонов. - Это в определенной степени верно. Но откуда ты взял общие условия жизни?
Я объяснил: существование и развитие высших форм белкового вещества мыслимо только в очень узких пределах температуры, давления, лучевого воздействия. Отсюда можно сделать вывод о сходных путях эволюции органического мира.
- Дорогой друг, - сказал Никонов, - ты академик, ты крупнейший биохимик, ты самый большой авторитет в области биохимического синтеза, - он шутливо поклонился, и я узнал в нем прежнего Никонова, всегда спокойного и чуть-чуть иронического. - Словом, пока ты говоришь о синтезе белков, я полностью согласен. Но человек, умеющий отлично делать кирпичи, не всегда разбирается в архитектуре. Ты не обижайся...
Я не обиделся. Откровенно говоря, мне никогда не приходилось серьезно задумываться над итогами эволюции органического мира на других планетах. В конце концов это действительно не моя область.
- Средневековые представления о песьеголовых людях, - продолжал Никонов, - живущих на краю света, действительно оказались ерундой. Однако на Земле условия жизни, если не считать климата, очень сходны. Да и то в тех случаях, когда они меняются, меняется и человек. В Южной Америке, в Перуанских Андах, на высоте трех с половиной километров живет племя низкорослых индейцев. Их средний вес всего пятьдесят килограммов, но объем грудной клетки и объем легких в полтора раза больше, чем у европейцев.
Как видишь, организм приспособился к условиям существования в разреженной атмосфере, приспособился ценой значительного изменения внешнего облика. А теперь подумай о том, как сильно могут отличаться от земных условия жизни на других планетах. Прежде всего, сила тяжести. О ней ты почему-то забыл. На Меркурии, например, сила тяжести в четыре раза меньше, чем на Земле. Если бы на Меркурии существовали люди, им вряд ли потребовались бы развитые нижние конечности. А на Юпитере сила тяжести значительно больше, чем на Земле. Как знать, может быть, при таких условиях эволюция позвоночных и не привела бы к вертикальному положению тела?
Здесь в рассуждениях Евгения Федоровича была брешь, и я не преминул ею воспользоваться.
- Дорогой друг, - сказал я Никонову, - ты профессор, ты крупнейший астрофизик, ты самый большой авторитет в области спектрального анализа звездных атмосфер. Словом, пока ты говоришь о планетах, я полностью согласен. Но человек, умеющий отлично делать кирпичи... В общем, ты забыл, что руки должны быть свободными: иначе невозможен труд, создавший в конечном счете человека. А при горизонтальном положении туловища все четыре конечности нужны для опоры.
- Нужны. Но почему четыре - это предел?
- Шестирукие люди?
- На планетах с большой силой тяжести развитие позвоночных скорее всего пойдет по такому пути. Но, кроме силы тяжести, существуют и другие факторы. Огромное значение имеет, например, состояние поверхности планеты. Если бы Земля постоянно была покрыта океаном, эволюция животного мира шла бы совсем в другом направлении.
- Русалки? - съехидничал я.
- Возможно, - невозмутимо ответил Никонов.- Вполне возможно, что появились бы и русалки. Жизнь в океане непрерывно развивается, хотя и значительно медленнее, чем на суше. Общим для всех разумных существ, где бы они ни жили, должен быть развитый мозг, сложная нервная система, наличие приспособленных к местным условиям органов труда и передвижения. О внешнем облике только на основе этих соображений судить, мак видишь, трудно.
- Но все-таки, - не сдавался я, - не исключено, что на планетах, похожих на Землю, живут и разумные существа, похожие на людей.
- Не исключено, - согласился Никонов. - Но крайне маловероятно. Ты скинул со счетов еще один важный фактор - время. Облик человека не есть что-то постоянное. Десять миллионов лет назад наши прапредки имели хвост, вытянутую морду. А как будет выглядеть человек еще через десять миллионов лет? Смешно предполагать, что облик человека впредь будет оставаться неизменным. Ты говорил о сходных планетах. Безусловно, сходные планеты есть. Но ничтожно мало шансов, что эволюция разумных существ на этих планетах совладает и во времени... Словом, друг мой, прав был Шекспир, сказавший устами Гамлета: "Горацио, на свете много есть такого, что нашим мудрецам не снилось..."
Мне трудно точно восстановить в памяти этот разговор с Евгением Федоровичем. Нас то и дело прерывали: звонили телефоны, в кабинет приходили сотрудники, Евгений Федорович поминутно смотрел на часы... Но сам разговор представляется мне сейчас весьма знаменательным. Мы были смелы в своих предположениях, но насколько же действительность оказалась смелее!
Сейчас мне все кажется простым. Если корабль прилетел из другой планетной системы, если он пересек безбрежный космос, значит там, на неведомой планете, Знание далеко шагнуло вперед, так далеко, что нам на Земле пока еще трудно представить. Уже одно это соображение должно было заставить нас не спешить с выводами...
Разговор был прерван появлением академика Астахова, специалиста по астронавтической медицине. К моему удивлению, едва переступив порог, Астахов спросил:
- Двигатель? Какой у них двигатель?
Он стоял у двери с рукой, приложенной к уху.
Признаться, я мысленно выругал себя: почему мне не пришло в голову спросить о двигателе? Ведь это сразу пролило бы свет на множество вопросов: каков уровень развития прилетевших существ, как далеко они летели, сколько времени находились в космосе, какие ускорения переносит их организм...
- Двигателя на корабле нет, - сказал Никонов. - Под каменной оболочкой находится совершенно гладкий металлический цилиндр.
- Вот как, - произнес Астахов. На минуту он задумался. Лицо его выражало крайнее удивление. - Но в таком случае... Это значит, что у них гравитационный двигатель. Они управляют тяготением.
- По-видимому, так, - кивнул Евгений Федорович. - Таково и мое мнение.
- Почему? Разве тяготением можно управлять?
- В принципе, безусловно, можно, - ответил Евгений Федорович.
- В природе нет такой силы, которую человек бы не смог в конце концов понять и покорить. Это вопрос времени. Пока, нужно признаться, мы чертовски мало знаем о тяготении. Знаем закон Ньютона: любые два тела притягиваются с силой, пропорциональной их массам и обратно пропорциональной квадрату расстояния. Знаем, хотя и теоретически, что тяготение распространяется со скоростью света. Ну, и, пожалуй, все. А вот в чем причина тяготения, какова его природа - нам неизвестно.
Снова зазвонил телефон. Евгений Федорович поднял трубку, коротко ответил:
- Идем… Нас ждут, - сказал он.
Мы вышли в коридор.
- Некоторые физики предполагают, - говорил Никонов, - что в телах имеются особые частицы тяготения - гравитоны. Я вообще не убежден в достоверности этой гипотезы. Но если она верна, тогда размеры гравитонов должны быть во столько раз меньше размеров атомных ядер, во сколько раз атомные ядра меньше обычных тел. В столь тесных областях энергия сконцентрирована неимоверно сильнее, чем в ядре атома.
Крутая винтовая лестница вела вниз, в подвалы института. Мы спустились по лестнице, прошли по узкому коридорчику. У массивной металлической двери нас ожидала группа сотрудников. Кто-то включил мотор, и дверь медленно пошла в сторону.
Так я впервые увидел космический корабль. Он лежал на двух опорах - металлический цилиндр из темного, очень гладкого металла. Каменная оболочка, во многих местах треснувшая при падении, была снята. С одной стороны цилиндра, у основания, свисали три тонких провода.
Евгений Федорович, ближе всех стоявший к цилиндру, сделал шаг вперед, и мы услышали стук. Внутри цилиндра кто-то издавал неясные звуки, далекие от ритма машин. У меня мелькнула мысль, что в корабле могли быть и не люди: помещаем же мы в свои экспериментальные ракеты обезьян, собак, кроликов.
Никонов отошел к двери, и стук прекратился. В наступившей тишине отчетливо слышалось чье-то простуженное дыхание.
Не знаю, как другим, но мне и в голову даже не приходили мысли о новой эпохе, в которую вступает наука. Только впоследствии я вспомнил эту картину; и тогда она навеки врезалась мне в память.
Представьте себе невысокое помещение, залитое ярким электрическим светом. В центре - темный, до блеска отполированный цилиндр. Столпившиеся у двери люди очень взволнованы, с какими-то застывшими от напряжения лицами…
Мы приступили к работе. Инженерам предстояло определить, что находится внутри цилиндра. Астахову и мне - обеспечить двойную биологическую защиту: живых существ, находящихся в цилиндре, от земных бактерий, а людей - от бактерий, могущих быть внутри космического корабля.
Я затрудняюсь сказать, как именно решали свою задачу инженеры. У меня не было времени следить за их работой. Помню только, что цилиндр просвечивали ультразвуком и гамма-лучами. Мы с Астаховым занялись биологической защитой. После долгих споров (с глуховатым Астаховым нелегко было договориться) решили все работы по вскрытию цилиндра вести с помощью "механических рук" - рычажного устройства, управляемого на расстоянии. Герметически закрытую камеру, в которой находится корабль, предполагалось обработать сильными ультрафиолетовыми лучами.
Мы торопились. Совсем рядом погибало живое существо, и мы должны были ему помочь.
Все, что можно было сделать, мы сделали.
"Механические руки", вооруженные атомарно-водородной горелкой, с величайшей осторожностью разрезали металл, открыв доступ к приборам космического корабля. Сквозь узкие, прикрытые стеклом прорези в бетонной стене мы наблюдали за безукоризненно точными движениями громадных "механических рук". Медленно, сантиметр за сантиметром резал огонь неизвестный упрямый металл. Потом "механическая рука" подхватила отделившееся основание цилиндра.
 Живых существ в космическом корабле не оказалось. Но живая материя была. В центре цилиндра находился гигантский пульсирующий мозг.
Я говорю "мозг" весьма и весьма условно. В первое мгновение то, что я увидел, показалось мне точной копией - только сильно увеличенной - человеческого мозга. Однако, приглядевшись, я сразу понял ошибку. Это была только часть мозга. В ней, как выяснилось позднее, отсутствовали все те отделы, все те центры, которые ведают чувствами, инстинктами. Более того, из многих "мыслительных" центров настоящего мозга здесь было только несколько, но зато увеличенных в десятки раз.
Если говорить строго, это была нейронно-вычислительная машина, в которой электронные диоды и триоды заменены живыми клетками мозгового вещества. И самое главное - искусственного мозгового вещества. Я догадался об этом сразу по многим мелким признакам, и впоследствии эта догадка подтвердилась.
Где-то там, на неведомой планете, наука далеко обогнала земную. Мы с трудом синтезируем обрывки простейших белковых молекул. На неизвестной планете умели синтезировать высшие формы органического вещества. К их синтезу в конечном счете стремится и наша земная биохимия. Но насколько она еще далека от решения этой задачи!
Должен признаться, что для всех нас было величайшей неожиданностью то, что мы увидели внутри космического корабля. За единственным исключением: Астахов нисколько не удивился. И первым обрел дар речи.
- Aгal - воскликнул он. - Я же предсказывал! Извольте вспомнить, что я писал два года назад... Межгалактические расстояния для человека непреодолимы, в такое путешествие может уйти только корабль с автоматическим управлением. Ав-то-ма-ти-чес-ким! Но каким? Электронные машины? Нет и нет! Сложно, почти невыполнимо. Нет! Здесь нужна самая совершенная система - мозг... Два года назад я писал об этом. И некоторые биохимики не изволили согласиться. Да, не изволили! Я писал: для межгалактических перелетов нужны биоавтоматы, способные к регенерации клеток...
Астахов был прав. Два года назад он действительно опубликовал статью, в которой высказывал такие идеи. Мне они, признаться, показались слишком фантастичными. И все-таки Астахов оказался прав. Он заглянул вперед на многие столетия и предсказал синтез высшей формы материи - мозгового вещества.
Надо признать, узкие специалисты обычно плохо предсказывают будущее. Слишком привыкают они к тому, над чем работают сегодня. Есть сейчас автомобили - значит, и через сто лет будут автомобили, только более быстрые. Есть сейчас самолеты - значит, и через сто лет будут самолеты, только более скоростные. Увы, эти предсказания стоят немногого! И со стороны часто лучше видны контуры Нового.
Иногда это Новое кажется невероятным, несбыточным, невозможным. Но оно свершается! В свое время Генрих Герц, первым исследовавший электромагнитные колебания, отрицательно ответил на вопрос о возможности осуществления беспроволочной связи. А спустя несколько лет Александр Попов создал радио.
Да, я не верил тому, что писал Астахов. Чтобы создать биоавтоматы, нужно решить сложнейшие задачи: синтезировать высшие формы белкового вещества, научиться управлять биоэлектронными процессами, заставить совместно работать живую и неживую материю. Все это представлялось мне весьма и весьма фантастическим. Но Новое, пусть даже созданное людьми другой планеты, властно ворвалось в жизнь, утверждая великую истину: нет и не может быть предела развитию науки, нет и не может быть предела самым дерзновенным замыслам.
Мы не знали состава атмосферы внутри цилиндра. Как отразится на искусственном мозге переход в нашу земную атмосферу?
У приборов, у компрессоров, у баллонов со сжатыми газами замерли в ожидании люди. Все было готово к тому, чтобы как можно скорее скорректировать состав воздуха в камере. Но едва только цилиндр был открыт, как приборы сообщили: атмосфера внутри корабля на одну пятую состоит из кислорода и на четыре пятых - из гелия, давление на одну десятую больше земного. Мозг по-прежнему пульсировал; пожалуй, только чуть-чуть быстрее.
Завыли компрессоры, поднимая давление в камере. Первый этап работы был благополучно завершен.
Я поднялся наверх, в кабинет Евгения Федоровича. Придвинул кресло к окну, поднял шторы. За стеклом, оттесняя сумерки, загорались огни. Наступала вторая ночь, а мне казалось, что прошло лишь несколько часов, как я приехал в Институт астрофизики.
Итак, в атмосфере космического корабля было двадцать процентов кислорода - столько же, сколько и в земной атмосфере. Случайность? Нет. Именно при такой концентрации полностью насыщается кислородом гемоглобин крови. Следовательно, устройство космического корабля должно иметь систему кровообращения. А гибель одной части мозга, нарушая кровообращение, неизбежно должна была привести к гибели всего мозга.
Эта мысль погнала меня вниз, к космическому кораблю.
Сейчас, вспоминая наши попытки спасти искусственный мозг, я вновь переживаю ощущение бессилия и горечи.
Что можно было сделать?
Мы смотрели на мозг космического корабля.
Он умирал - этот мозг, созданный людьми другой планеты. Нижняя часть его ссохлась, почернела, и только наверху еще оставалось живое, пульсирующее вещество. Стоило кому-нибудь приблизиться, как пульсация становилась лихорадочной, словно мозг пытался звать на помощь.
Мы быстро разобрались в устройстве, снабжавшем мозг кислородом. Как я и предполагал, дыхание мозга происходило при участии гема - химического соединения, близкого к гемоглобину. Мы сравнительно легко разобрались и в других устройствах - питающих мозг, вырабатывающих кислород, удаляющих углекислоту.
Но приостановить гибель клеток мозга мы не могли. Где-то, на неведомой нам планете, разумные существа синтезировали самую высокоорганизованную материю - мозговое вещество. Они, жители этой планеты, сумели послать искусственный мозг в глубины космоса. Нет сомнения, клетки мозга хранили память о многих тайнах вселенной. Но раскрыть эти тайны мы не могли. Мозг погибал.
Были испробованы все средства - от антибиотиков до хирургического вмешательства. И ничто не помогло.
Как председатель Чрезвычайной комиссии Академии наук, я вновь опросил своих коллег, все ли сделано нами.
Это было под утро, в малом конференц-зале института. Ученые сидели уставшие, молчаливые.
Никонов провел рукой по лицу, словно стряхивая усталость, глухо сказал: "Все".
Это короткое слово повторили и остальные.
В течение шести суток, пока еще жили последние клетки искусственного мозга, мы, сменяясь, ни на минуту не прерывали наблюдений. Трудно перечислить все, что мы узнали. Но самым интересным было открытие вещества, защищающего живые ткани от лучистой энергии.
Звездный корабль имел сравнительно тонкую оболочку, легко пронизываемую космическими лучами. Это с самого начала заставило нас искать в клетках биоавтомата защитное вещество. И мы его нашли. Ничтожная концентрация защитного вещества делает организм невосприимчивым к сильнейшим дозам облучения. Теперь мы можем значительно упростить конструкцию проектируемых космических кораблей. Нет необходимости в тяжелых ограждениях атомного реактора - это намного приближает эру атомных звездолетов.
Исключительно интересной оказалась система регенерации кислорода. Колония неизвестных на Земле водорослей весом менее килограмма годами исправно поглощала углекислоту и выделяла кислород.
Я говорю о биологических открытиях. Но, пожалуй, открытия, сделанные инженерами, окажутся еще значительнее. Как и предполагал Астахов, космический корабль имел гравитационный двигатель. Устройство его пока неясно. Но можно твердо сказать: физикам придется во многом пересмотреть свои представления о природе тяготения. За эпохой атомной техники, по-видимому, наступит эпоха техники гравитационной, когда люди овладеют еще большими энергиями и скоростями.
Оболочка космического корабля, как показал анализ, представляет собой сплав титана и бериллия, в отличие от обычных сплавов вся оболочка - единый кристалл. Наши металлы - это, так сказать, смесь кристалликов. Каждый кристаллик очень прочен, но соединены между собой они довольно слабо. Металл будущего - единый, очень прочный кристалл. Такой металл будет обладать новыми, совершенно необычными свойствами. Управляя кристаллической решеткой, можно менять его оптические свойства, менять прочность, теплопроводность.
И все-таки самое важное открытие - пока еще, впрочем, зашифрованное - связано с искусственным мозгом
космического корабля. Три выведенных из цилиндра провода оказались соединенными через довольно сложное усилительное устройство с мозгом. В течение шести дней чувствительные осциллографы регистрировали токи биоавтомата. Эти токи нисколько не походили на биотоки человеческого мозга. Здесь ясно проявилось отличие искусственного мозга от настоящего. Ведь, по существу, мозг космического корабля был лишь кибернетическим устройством, в котором роль ламп играли живые клетки. При всей своей сложности этот мозг был неизмеримо проще и, если так можно выразиться, специализированнее человеческого мозга. Поэтому его электрические сигналы скорее напоминали шифр, чем запись биотоков человеческого мозга - сложную, с очень тонкой структурой.
За шесть дней были записаны тысячи метров осциллограмм. Удастся ли их расшифровать? О чем они расскажут? Быть может, о путешествии сквозь космос?
Трудно ответить на эти вопросы. Мы продолжаем изучать космический корабль, и каждый день приносит новые и новые открытия.
Пока многие знают об этом камне многое, каждый что-нибудь, но никто не знает достаточно. Однако наступит день, и последние тайны звездного камня будут раскрыты.
Тогда уйдут в безбрежные просторы вселенной земные вестники - корабли с гравитационными двигателями. Их поведут не люди - жизнь человека коротка, а вселенная безгранична. Межгалактическими кораблями будут управлять биоавтоматы. После тысячелетних странствий в космосе, проникнув в отдаленные галактики, корабли вернутся, неся людям неугасимый свет Знания.
|
