Это было время, когда люди начинали прокладывать путь в Звездный Мир. Оно наступило внезапно, странное, головокружительное время властно подчинило помыслы и дела людей. Сильнее извечной тяги к морю оказался зов Звездного Мира…

— Допустим, дело происходит в начале века. В НИИ парового отопления сидит чудак, который измеряет проводимость меди при низких температурах. Запихивает медный провод в корыто со снегом, что-то измеряет... Картинка эта обидела Морева (особенно «НИИ парового отопления»), но суть он схватил мгновенно. — Вы хотите сказать, что тут можно спрогнозировать открытие сверхпроводимости?..

— Что ж,  понятно,— кивнула К.В. — Требуется  психологиче­ский комментарий? Пожалуйста. Каждой эпохе нужны свои мифы, легенды, сказки. Кто в наше время всерьез поверит в «Летучего Голландца»?  И  вот на смену старым мифам  приходят новые — с научной окраской. Я бы разделила их на две группы…

Искра, Заря, Флора, даже ваша Луна — все это копии Земли. Будет Земля номер семьдесят и Земля номер тысяча. Вы этого хотите? Скажите, товарищ Хаютин, вы так представляете себе будущее человека в космосе: идти за сотни парсеков и все перестраивать, чтобы было как на Земле? Но Вселенная бесконечна. Значит, бесконечно повторять одно и то же? Земля, еще Земля, еще Земля... Боюсь, вы не думали об этом...

Мы молча смотрели на картины. Я вдруг подумала, что Зарубин писал их по памяти. Кругом были льды, зловеще светила багровая звезда Барнарда... А он смешивал на палитре теплые солнечные краски... В двенадцатом пункте анкеты Зарубин мог бы написать: «Увлекаюсь, нет, люблю, безумно люблю нашу Землю, ее жизнь, ее людей».

Бакинцы, бывавшие до войны в Нагорном парке, вероятно, помнят старика с телескопом. Я была тогда совсем девчонкой, но хорошо помню и старика, и телескоп, и косую надпись на жестяном плакатике…

Это был старый морской барометр с массивной медной оправой и толстым, выпуклым, потускневшим от времени стеклом. Ирина случайно купила барометр шесть лет назад. Узкая стрелка, покрытая потрескавшимся лаком, уже тогда стояла на слове «Буря». В любую погоду, даже в самые тихие и безветренные дни, барометр упрямо предрекал бурю. Это казалось Ирине отголоском жесточайшего урагана, заставившего стрелку навсегда остановиться на слове «Буря», подобно тому как человек, переживший страшное потрясение, навсегда останется седым.

Я ведь понимал: очкарики науку знают, какие у меня против них шансы? Один-единственный шанс - такую дорожку найти, по которой очкарики не ходят. В общем, думал я, думал - и решил: займусь-ка проблемой путешествий во времени. Хрононавтикой то есть. Вот тут и заваривается каша.

Представьте себе, что вы получили посыл­ку - обтянутый холстом фанерный ящик с адресом, старательно выведенным химическим карандашом, - словом, самую обыкновенную по­сылку. Представьте себе далее, что, вскрыв ее, вы обнаруживаете... ну, скажем, слиток золота! Немыслимо? Невероятно? Однако нечто подобное произошло со мною летом 196... года.

В рассказе В. Журавлевой "Звездный камень" высказывается идея биоавтоматики. Ставится задача: "синтезировать высшие формы биологического вещества, научиться управлять электронными процессами, заставлять совместно работать живую и неживую материю". В рассказе говорится о таком биоавтомате, являющемся управляющим органом космического корабля.

Было мгновение - я почувствовала, что теряюсь и просто не знаю, что возразить. Нахальная девчонка, стоявшая передо мной, вдруг показалась мне самой фантастикой, живым воплощением фантастики. Воплощение было нетерпеливое, не желающее знать преград, с поцарапанным носом и острыми огоньками в глазах. Надо было что-то делать...

Итак, Морган Робертсон, перемолов бездну информации, вывел формулы морских катастроф. Еще два года ушло на то, чтобы произвести расчет конкретной катастрофы. Формулы были громоздкими, и Робертсону пришлось проделать колоссальную вычислительную работу, умножая, деля, возводя в степень, извлекая корни. Сегодня такие расчеты можно легко сделать на карманной ЭВМ, но у Робертсона были только карандаш и бумага. И все-таки кропотливый расчет по "Титанику" он проделал трижды, каждый раз точнее и точнее...

И вот однажды меня осенило: а ведь современная наука тоже развивается по определенным линиям. Конечно, теперь нет одной господствующей линии, но что это меняет? Природа, Вселенная, материя неисчерпаемы, - должны существовать бесчисленные пути их исследования, а мы выбираем лишь те пути, которые связаны с сегодняшними представлениями о ценностях.
…У меня был билет в Консерваторию; Святослав Рихтер играл Первый концерт Рахманинова. Я так ждала этого вечера и вот сидела в зале и не могла сосредоточиться из-за сумасшедшей идеи: а что, если сменить систему ценностей? В самом деле, взять и поставить такой эксперимент. Иная система ценностей - значит, иная система целей. Возникнут совершенно новые поисковые линии. Сейчас мы их не замечаем: они для нас как невзрачный магнитный железняк для алхимика, ослепленного призраком золота...

Научная фантастика, в сущности, еще очень молода: первый научно-фантастический роман появился немногим более ста лет назад. За столетие фантастика превратилась в неисчерпаемый источник научно-технических идей. Родословная многих изобретений начинается с идей, высказанных фантастами. Характерный пример…