|
© Г. Альтов, 1963 (Тамбовское книжное издательство, 1963)
ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
- Итак, вы приступаете к работе, - торжественно сказал мне начальник отдела Сергей Евстафьевич Ковалев.
- Что значит быть хорошим инженером по изобретательству? На тридцать процентов - это умение предвидеть развитие техники. Еще на тридцать процентов - доскональное знание производства. Так сказать, во всех деталях. И еще на тридцать процентов - умение из принесенной вам хилой и рахитичной идеи сделать Вещь. С большой буквы. Вы меня понимаете? Вот так. Ну, действуйте...
- Осталось...- негромко произнес сидевший за столом Дмитрий Дмитриевич, старший инженер отдела. - Тридцать плюс тридцать, плюс тридцать - это девяносто. Осталось десять процентов.
- Разумеется, осталось десять процентов, - с достоинством проговорил Ковалев. - Я сам отлично знаю. Десять процентов - это... гм... - он на мгновение задумался, - это готовность к неожиданному. Так сказать, к приключениям. Ибо изобретения - это Новое. С большой буквы. А Новое иногда...
- ...взрывается, - вставил Дмитрий Дмитриевич.
Пожав плечами, начальник продолжал:
- А Новое иногда сопряжено с неожиданностями. Вот так. Ну, действуйте...
"И ТОГДА ОНА БАХНЕТ..."
Сергей Евстафьевич мечтал о Вещи. Он мечтал о Вещи с самой огромной буквы. Он верил, что в один прекрасный день откроется дверь и изобретатель принесет эту вещь. Или она окажется среди писем, которые в немалом количестве получал наш отдел.
Нельзя сказать, что Ковалев спокойно ожидал, когда появится настоящая Вещь. Напротив, он работал с колоссальной энергией: составлял темники, проводил конкурсы, отыскивал людей, которые могли стать изобретателями, и подбирал для них специально темы.
Все это не мешало Сергею Евстафьевичу мечтать. Надо было видеть, с каким выражением лица он просматривал принесенную в отдел почту! Он никогда не открывал конверты сразу. Сначала он раскладывал их на столе, потом долго рассматривал и перекладывал с места на место. Наконец, он отбирал (по каким-то ему одному известным признакам) несколько конвертов. И каждый раз, когда он вскрывал эти конверты, в глазах его вспыхивал огонь неукротимого любопытства. Чаще всего в отобранных им конвертах оказывались предложения. Иногда попадалось и то, что он называл Вещью с большой буквы. И ни разу не было того, о чем он мечтал, - Вещи с огромной буквы.
Ну вот однажды дверь открылась и... Впрочем, тут надо сказать несколько слов о том, что это такое - “открылась дверь”. Когда дверь нашей комнаты открывалась, Ковалев, как бы он ни был занят, моментально поднимал голову. В глазах его вспыхивал огонь того самого неукротимого любопытства, с которым он вскрывал конверты. Невольно настораживались и мы. Даже чертежница, склонная по причине своих семнадцати лет к легкомыслию, на минуту становилась серьезной. Итак, в один прекрасный день скрипнула дверь, Ковалев поднял голову и удивленно кашлянул. Дверь открывалась медленно, словно нехотя.
- Тс-с! - таинственным шепотом произнес изобретатель, показываясь в дверях. - Прошу сохранять спокойствие...
Мы знали этого изобретателя. Это был способный человек, но ему, что называется, не везло: шесть заявок, отправленных им, были отклонены - и, как все мы считали, без достаточных оснований.
- Прошу сохранять спокойствие, - повторил изобретатель. Он вошел в комнату, держа на весу странное сооружение, напоминающее полуразобранный пылесос.
- Что это? - спросил Сергей Евстафьевич.
- Тс-с! - прошептал изобретатель.
С величайшей осторожностью (казалось, он несет наполненную водой хрупкую вазу) изобретатель приблизился к начальнику отдела и поставил “пылесос” на стол.
- Что же это? - шепотом произнес Ковалев.
- Сейчас объясню, - ответил изобретатель.
И он объяснил.
В те годы в технику еще не вошло слово “кибернетика”. Но, по современной терминологии, этот странный механизм был кибернетической машиной, предназначенной для анализа речи.
- Вот здесь микрофон, - сказал изобретатель. - Все, что произносят люди в вашем отделе, улавливается микрофоном и анализируется. Блок отсчета учитывает каждое несправедливое решение по тому или иному предложению. И когда таких несправедливостей наберется более шести, реле замкнет цепь в исполнительном блоке.
- Ну, и что же? - с сомнением спросил Сергей Евстафьевич.
- И тогда она бахнет, - ответил изобретатель. - Там, знаете ли, мина. Наступило молчание.
- Так вы проверьте эту машинку, - сказал, наконец, изобретатель. - А потом мы отправим ее к тем экспертам, которые мне отказывают...
И он ушел.
Он ушел, а мы остались возле стола, на котором возвышалось устройство, похожее на полуразобранный пылесос.
- Чепуха! - сказал после долгого раздумья Дмитрий Дмитриевич. - Это блеф. Самый примитивный блеф. Там ничего нет. Такой автомат невозможно сконструировать.
- Конечно, блеф, - уныло согласился Ковалев. - Автомата нет. Но ведь мина там может быть, а? И вдруг она без всякого автомата... того... бахнет.
- Мины тоже нет, - возразил Дмитрий Дмитриевич.
- Ну, мина или что-нибудь такое... иное, - сказал начальник. - Допустим, есть всего один шанс из тысячи, что эта штука может, так сказать, бахнуть. Но этот шанс все-таки есть!
Старший инженер промолчал.
- Один шанс из тысячи, - повторил Сергей Евстафьевич, - но этот шанс есть. Будем... того... поосторожнее.
- Разберем ее и посмотрим, - предложил старший инженер.
Ковалев протестующее замахал руками.
- Тогда позовем минера! - посоветовал я.
- Молодой человек! - воскликнул начальник. И, покосившись на машину, тут же перешел на шепот: - Ни в коем случае нельзя никого звать! Над нами будут смеяться. Особенно, если там... гм... ничего нет. А если там что-то есть, то тоже будут смеяться. Нет-нет! Мы никого не будем звать. В конце концов нам нечего ее бояться. Несправедливых решений мы не принимаем, не правда ли? - эта мысль ему понравилась, и он продолжал увереннее: - Пусть машина стоит себе на здоровье. Мы продолжаем работать, не обращая на нее никакого внимания. Да-да! Мы даже не будем вызывать изобретателя. Нам нечего опасаться.
- Разве что по ошибке она бахнет, когда мы будем принимать справедливые решения, - мрачно сказал Дмитрий Дмитриевич.
- Чепуха! - решительно возразил начальник. - Ничего не произойдет. Мы работаем, как всегда. Мы, как всегда, внимательно относимся к каждому посетителю. Вот так... Ну, действуйте!
И мы начали действовать.
Машина стояла там, где ее оставил изобретатель, а мы принимали предложения, рассматривали их, выносили решения, словом, продолжали обычную работу.
Надо признать, у Ковалева были основания утверждать, что нам ничего не грозит. Начальник отдела действительно никогда не принимал поспешных решений. Он крайне редко говорил изобретателю “нет”. Даже в заведомо негодных предложениях он старался спасти идею, отыскав ей какое-то иное применение. Он находил слова ободрения и для тех изобретателей, которые постоянно терпели неудачи. Видимо, он надеялся, что в один прекрасный день кто-нибудь из них все-таки принесет ему Вещь с самой огромной буквы.
Теперь же, когда на его столе, рядом с письменным прибором, стоял “пылесос”, Сергей Евстафьевич говорил с изобретателями прямо-таки нежно. Закончив разговор с очередным посетителем, он посматривал на “пылесос” и удовлетворенно потирал руки. Казалось, ему хочется подмигнуть машине: “Ну, как, уважаемая? Надеюсь, у тебя нет повода взорваться?..”
Я думаю, однако, что Ковалев с самого начала не верил в возможность взрыва “пылесоса”. Начальник отдела просто нашел удобный повод, чтобы научить нас работе с изобретателями. Во всяком случае, недели через две Ковалев пригласил в отдел трех инженеров, которые постоянно затягивали внедрение принятых предложений, и продемонстрировал им “пылесос”.
- Вот, - сказал начальник отдела, - теперь вы знаете, что это за машина. Она сконструирована по нашему специальному заданию. Да-да! И если вы, уважаемые товарищи, не будете соблюдать установленные графики внедрения предложений, то я... словом, я поставлю эту машину в кабинет тому из вас, кто... Ну, вы меня поняли, надеюсь?
Инженеры поняли. И хотя расходились они с шуточками, но угроза подействовала.
Несколько дней спустя мы застали Ковалева чистящим “пылесос”. Начальник отдела тщательно протирал тряпочкой шестеренки этой странной машины...
- Чистим? - ехидно осведомился Дмитрий Дмитриевич.
- Каждая машина нуждается в уходе, - спокойно ответил начальник отдела. И добавил, глядя на “пылесос”: - Все-таки единственный образец.
“Пылесос” простоял месяца полтора. А потом появился изобретатель. Еще с порога он сказал:
- Вы уж меня извините...
Как и следовало ожидать, в “пылесосе” не оказалось никакой мины и вообще ничего взрывчатого.
- Жаль, - вздохнул Сергей Евстафьевич, выслушав сбивчивые объяснения изобретателя. - Очень жаль. В принципе - это весьма полезная машина. Конечно, не обязательно, чтобы она... того... бахала. Лучше что-нибудь такое... более гуманное. Пусть свистит или, скажем, фыркает. Ах, какая полезная машина для некоторых начальников!.. Так вы говорите, нельзя создать такую машину? Жаль, жаль. Что ж, вы нам хоть этот образец оставьте...
ПОЛТОРА МИЛЛИАРДА КОШЕК
Неожиданностей в нашей работе было действительно не менее десяти процентов. По странному стечению обстоятельств, в тот период неожиданности носили преимущественно взрывчатый характер. Самое удивительное, что взрывались вещи, казалось бы, совершенно не могущие взрываться. Вспоминается, например, такой случай. Два изобретателя принесли новую краску. Это была отличная краска: по крайней мере, пока ею не красили. В банке она переливалась всеми цветами радуги. По уверению изобретателей, окрашенная поверхность приобретала нежный перламутровый оттенок. Проверить это мы не успели. Начальник отдела поставил банку на подоконник, и, когда мы ушли на обед, краска взорвалась. По мнению Дмитрия Дмитриевича, солнечный свет вызвал цепную реакцию в краске. Пришлось чинить оконную раму и вставлять стекла.
Впрочем, стекла продержались недолго. Через неделю появился другой изобретатель, принесший новое средство для очистки ржавчины. Средство это, состоявшее, как выразился изобретатель, “всего из трех пустяковых ингредиентов-компонентов”, было нам тут же продемонстрировано. Изобретатель взял тонкий лист ржавой жести и посыпал его каким-то серым порошком. Затем он протер жесть ваткой, смоченной вторым “ингредиентом-компонентом”. На поверхности жести образовалась бурая пена. "Вот и все, - с удовлетворением произнес изобретатель. - Остается промыть поверхность металла третьим ингредиентом-компонентом”. Он достал небольшой аптекарского вида пузырек и полил лист темной жидкостью. Едкий, неприятный запах заставил всех нас, в том числе и изобретателя, отойти в глубь комнаты. И тотчас же произошел взрыв. Когда дым рассеялся, мы убедились, что ржавчины действительно нет. Но и листа тоже не оказалось...
После взрыва изобретатели чаще всего исчезали. Но один из них отличался невероятным упорством. Он приходил в отдел по меньшей мере раз в неделю и приносил очередное изобретение.
По определению начальника отдела, это был типичный “жюльверн”. Так Ковалев называл изобретателей, склонных к грандиозным, но весьма фантастическим идеям. Начальник отдела любил “жюльвернов”. Очень осторожно, избегая какого бы то ни было нажима, он старался заинтересовать их реальными проблемами. Когда это удавалось, “жюльверны” превращались в толковых изобретателей.
Изобретатель, о котором я рассказываю, был одним из наиболее упорных "жюльвернов”. Он работал мастером цеха, заочно учился в индустриальном институте, но главным считал изобретательство. Однажды начальник отдела поставил перед ним задачу разработать простой и эффективный способ повышения концентрации перекиси водорода. Дело в том, что известные в то время промышленные способы получения перекиси давали очень слабый продукт примерно трехпроцентной концентрации. А для дыхательных приборов (перекись использовалась в них как источник кислорода) требовалась концентрация не менее восьмидесяти процентов. Вот и приходилось повышать концентрацию перекиси путем медленного выпаривания под вакуумом.
Когда начальник отдела рассказал об этой проблеме изобретателю, тот рассмеялся:
- Ну, это совсем элементарно. Завтра же принесу решение.
На следующий день он появился в самом отличном расположении духа и сразу же объявил:
- Полный порядочек! Имеется отличное изобретение.
Изобретатель поставил на стол две стеклянные банки и изложил нам свою идею. Это была блестящая идея. Даже Дмитрий Дмитриевич одобрительно хмыкнул и сказал: “Недурно, очень недурно”. Идея состояла в следующем. Плотность воды, как известно, равна единице; плотность перекиси водорода почти в полтора раза больше. Если в водный раствор перекиси водорода налить некую жидкость, не смешивающуюся с водой и перекисью и имеющую промежуточную плотность, то вода всплывет, а перекись опустится на дно сосуда.
- Здесь трехпроцентный раствор перекиси, - объяснил изобретатель, показывая на одну из банок. - А здесь эта самая жидкость, которая сейчас сыграет роль решета.
- Превосходно! - воскликнул начальник отдела, потирая руки.
- А что это за жидкость? - осторожно спросил Дмитрий Дмитриевич.
- Не знаю, - улыбнулся изобретатель. - Я просто пошел к химикам и попросил у них какую-нибудь жидкость, которая имела бы плотность примерно 1,2 и не смешивалась бы с водой. Вот они мне и дали это, - он показал на вторую банку, в которой была налита маслянистая жидкость. - Даже название сказали. Я его забыл. Вы же знаете эти семиэтажные химические названия...
- Значит, это будет первый опыт? - спросил Дмитрий Дмитриевич.
- Конечно!
Старший инженер взял банку, понюхал маслянистую жидкость и поморщился. Потом грустно сказал:
- Взорвется.
- Нет, не взорвется! - возразил изобретатель.
И прежде чем мы успели ему помешать, он вылил маслянистую жидкость в банку с раствором перекиси водорода.
Кажется, Дмитрий Дмитриевич закрыл глаза. Я говорю “кажется”, ибо сам я определенно закрыл глаза и потому плохо помню, как вели себя в тот момент другие.
- Полный порядочек, - торжествующе произнес изобретатель. - А теперь посмотрим, что там происходит.
Маслянистая жидкость постепенно собиралась в средней части банки. Она не смешивалась с раствором перекиси водорода. Границы раздела (верхняя и нижняя) были видны очень четко.
- Работает, - сказал изобретатель. - Ведь работает, а?
- Да-да, - подхватил начальник отдела, - кажется, все в... Позвольте, а это что такое?!
Там, где проходила нижняя граница маслянистой жидкости, вдруг возникла маленькая зеленоватая искра.
- Сейчас бахнет, - спокойно констатировал Дмитрий Дмитриевич.
- Да, видимо, бахнет, - нехотя согласился изобретатель. - Надо было объяснить химикам, что мне нужна химически инертная жидкость. Вот, например, четыреххлористый углерод вполне...
- Назад! - не своим голосом закричал начальник.
Мы выскочили в коридор. В открытую дверь было видно, как искра разгорается, становится желтой, потом оранжевой. Мы даже слышали жужжание. Искра прыгала в банке все сильнее и сильнее.
А потом произошел взрыв.
Через неделю этот изобретатель, как ни в чем не бывало, появился в отделе. На этот раз он принес черную кошку и какое-то неказистое сооружение, похожее на станок, в который ветеринары устанавливают больных животных. Новое изобретение называлось “Способ получения электрического тока за счет трения амальгамированных электродов о волосяной покров животного, например кошки”. Способ этот имел даже некоторое теоретическое обоснование. Изобретатель продемонстрировал нам потрепанную научно-популярную брошюру, в которой было сказано: “Поглаживая кошку, можно получить напряжение в несколько тысяч вольт при токе, равном миллионным долям ампера”.
Это была одна из самых типовых ошибок, которые допускают начинающие изобретатели. За основу берется нечто, почерпнутое из литературного источника. Сила печатного слова такова, что изобретателю даже в голову не приходит проверить, соответствует ли истине данное утверждение. И вот на негодном фундаменте возводится стройное здание сногсшибательного проекта...
- На этот раз полный порядочек, - заверил нас изобретатель, помахивая брошюрой.
Он поставил кошку в станок и привязал ее ремнями. Затем достал металлическую ручку, наподобие тех, которыми заводят автомобиль, и приступил к демонстрации своего изобретения. Минут десять он изо всех сил вертел ручку. Сначала кошка относилась к этому довольно безразлично. Потом начала возмущенно мяукать. Постепенно мяуканье перешло в яростный рев.
- Хватит, - взмолился Сергей Евстафьевич.
- Конечно, хватит, - согласился изобретатель. - Сейчас мы подсоединим вольтметр, и...
Но тут кошка вырвалась. Вероятно, изобретатель случайно ослабил какой-то ремень, этого оказалось достаточно.
Дико заорав, кошка одним прыжком очутилась в противоположном углу комнаты, на рабочем столе чертежницы. Взъерошенная, с вздыбившимся хвостом, кошка имела грозный вид. Как позже уверяла чертежница, с шерсти кошки сыпались искры. Не знаю, сыпались они или нет, но чертежница в испуге завизжала. Кошка попятилась... и опрокинула тушь.
- Хватайте ее, братцы! - жалобно воскликнул начальник отдела.
Но разве можно поймать наэлектризованную кошку?! Я никогда не думал, что кошка может обладать такой разрушительной силой. Прежде всего она опрокинула две чернильницы и сбросила в чернила картотеку изобретений. Затем она сшибла со стола новехонькую модель погрузочного агрегата. Потом она взобралась на шкаф, где лежал наш архив, и устроила обвал старых папок. Она залила тушью почти законченный чертеж и изорвала рулон кальки. В довершение всего она опрокинула вешалку и, потянув за шнур, стащила на пол настольную лампу.
На все это ей понадобилось минуты две, не больше. Дмитрий Дмитриевич, всегда склонный к анализу, утверждал впоследствии, что взрывной эквивалент хорошо наэлектризованной кошки измеряется десятками тонн тротила. Вероятно, это близко к истине. Ни один взрыв не причинил нам таких неприятностей, как эта кошка.
Я думал, что после всего этого изобретатель к нам уже не придет. Но он пришел. Начальник отдела и старший инженер были в командировке, и очередную заявку пришлось принимать мне. Она называлась “Способ изготовления люминесцирующих украшений”. Речь шла о светящейся в темноте губной помаде, светящемся лаке для ногтей, светящихся бусах и серьгах.
Я отказался зарегистрировать эту заявку. Больше того, я высказал все, что думаю о его творчестве.
Он не обиделся. Он смотрел на меня - и в глазах его было любопытство.
- Чепуха? - переспросил он. - Скажите, а вы не обратили внимание на то, что история всякого изобретения начинается с этого слова? Так говорили о паровозах, о пароходах, о самолетах... Сначала - “чепуха”. Потом - “сомнительно”. Потом - “а может быть”. И наконец - "а как это нам раньше в голову не пришло?”.
С ехидством, достойным Дмитрия Дмитриевича, я заверил изобретателя, что в данном случае даже вторая стадия не наступит.
Через несколько дней вернулся из командировки начальник отдела. Я рассказал ему о “Способе изготовления люминесцирующих украшений”. Сергей Евстафьевич был крайне огорчен.
- Как же вы это так? - с укоризной спросил он. - Разве можно так говорить с изобретателем? Да еще с таким! Он же умница, настоящий “жюльверн”. И идея.. Да-да! Идея определенно содержит рациональное зерно. А вы не заметили...
- Этого бы никто не заметил, - возразил я.
Никто и не обязан замечать, - ответил начальник. - Никто, кроме инженера по изобретательству. В этом наша профессия.
Ковалев пригласил изобретателя и долго с ним беседовал. Не знаю, о чем они говорили. Но вскоре в Комитет по изобретениям была отправлена заявка на “Способ получения люминесцирующих облицовочных материалов”.
..Прошло много лет, и я снова встретил этого изобретателя. Сергей Евстафьевич оказался прав: из этого “жюльверна” получился талантливейший новатор. Мы долго говорили, вспомнили историю с наэлектризованной кошкой и многое другое. На прощание мы обменялись адресами.
Через несколько месяцев я получил заказную бандероль. В картонной коробке лежали светящиеся бусы с чехословацкой выставки стекла и маленькая газетная вырезка:
“Разработан и опробован светящийся материал для стен, потолков, лестниц, автомобильных и самолетных приборов. Применение этого материала дает возможность обходиться без электрических ламп или других осветительных приборов”.
Светящиеся бусы лежат у меня на столе. В темноте они излучают мягкий голубоватый свет. Они, действительно, очень красивы. Глядя на них, я иногда думаю: “А как это нам раньше не пришло в голову?..”
СИЛЬНЕЕ УРАГАНА
Комната, в которой размещался наш отдел, постепенно становилась похожей на музей изобретательства. На стенах висели портреты знаменитых изобретателей и фотоснимки внедренных нами изобретений. На шкафах, подоконниках, даже на рабочих столах - всюду стояли модели новых машин. В углу, на специальной тумбочке, были установлены в назидание некоторым изобретателям два вечных двигателя. Один из них “действовал”: можно было раскрутить тяжелый маховик, и тогда минут пять двигатель “работал”, судорожно вскидывая рычаги и наполняя комнату жалобным стоном.
Однако самым ценным экспонатом (он хранился в отдельной папке) Сергей Евстафьевич считал обрывок старого чертежа. На обратной стороне чертежа был рисунок, наспех набросанный карандашом. История этого рисунка такова.
Однажды, минут за десять до конца рабочего дня, раздался телефонный звонок. Ковалев снял трубку, и мы вдруг услышали, что он заикается. Сергей Евстафьевич никогда не терял уверенности и спокойствия. Мы поняли, что произошло нечто чрезвычайное. Ковалев сказал: “Справимся!” - и положил трубку.
Через минуту мы знали все... Километрах в десяти на север от Апшеронского полуострова сел на песчаную банку теплоход “Спартак”. Трое суток водолазы, сменяясь, размывали грунт под килем корабля. Работа шла медленно. Дело в том, что струя воды, которой размывают грунт, создает реактивное усилие, стремящееся вырвать шланг из рук водолаза. Водолаз напрягает все силы и быстро устает. Аварийно-спасательной группе предстояло работать еще два-три дня, а назавтра, к вечеру, метеорологи предсказывали шторм. За ночь надо было придумать, как спасти корабль. Шторм неминуемо снес бы “Спартак” на прибрежные скалы.
Было пять часов, когда мы начали действовать. Мы понимали, что не имеем права в одиночку атаковать эту задачу. Здесь требовалась всеобщая мобилизация изобретательской мысли.
- Как пишут в морских романах, надо свистать всех наверх, - сказал Сергей Евстафьевич. К нему уже вернулась обычная уверенность.
Час - с пяти до шести - мы “свистали”. Когда нам удавалось дозвониться до какого-нибудь изобретателя, мы просили, чтобы он привел с собой еще несколько человек. Техник-конструктор и чертежница обходили тех, у кого не было телефонов. Мобилизация изобретательской мысли шла успешно.
Ковалев поехал в библиотеку. А мы встречали изобретателей, объясняли им, в чем дело, и говорили: “Думайте!”
В седьмом часу наша комната едва вмещала всех изобретателей. А люди все шли и шли. В этот вечер я впервые увидел, что это такое - массовость изобретательства. Стульев не хватало, и изобретатели сидели на подоконниках, в коридорах, даже на лестнице... Общими усилиями удалось сформулировать требования к изобретению, и все знали теперь, что именно надо искать. Вскоре появился Сергей Евстафьевич. Он привез кипу патентных описаний.
- Просмотрите это, - сказал он. - Дорога каждая минута. Патенты выведут вас к передовой линии. И тогда... Тогда нужно сделать еще один шаг вперед.
С этого момента, собственно, и началась настоящая работа. Наступила удивительная тишина. Говорили шепотом. И лишь стенные часы били громко и нахально. Меня злил этот шум. Я бы охотно остановил часы, но они висели слишком высоко, под самым потолком. Кажется, не волновался только Ковалев. Он сидел за своим столом и неторопливо листал толстенный “Справочник для судоводителей Каспийского моря”.
- Потрясающе! - ворчал он. - Это не справочник, а Фенимор Купер, Майн Рид и Станюкович, вместе взятые. Сплошные ужасы. Вот, обратите внимание: “Штормовые ветры Апшеронского района, известные под названием “норд”, достигают силы урагана”.
Сергей Евстафьевич, видимо, полагал, что подбадривает нас.
Сначала мне хотелось первому найти решение. Без всякой системы я перебирал десятки самых различных вариантов. Хватался за что-то и тут же начинал думать о другом... Но когда часы пробили полночь, я уже не думал о том, чтобы быть первым. Это стало несущественным. Мне хотелось, чтобы мы - все мы! - оказались сильнее урагана.
Никто не высказывал свои сомнения. Люди работали. Уже выявились идеи, которые, вообще говоря, годились, однако не могли быть осуществимы в короткое время. Я видел, что схемы, набрасываемые на бумаге, становятся все проще и интереснее. Я видел, что работа (это получалось как-то само собой) стала общей и для всех был важен именно результат.
Сергей Евстафьевич не забывал время от времени читать вслух несколько строчек из “Справочника”.
- Вот, не угодно ли: “27 декабря 1926 года шторм разбил в щепки танкер “Ширван”, севший на мель близ острова Дуванный”. Да это вам не “Граф Монте-Кристо”! Тут без вранья...
В два часа ночи к Ковалеву подошел инженер Никифоров и положил на стол обрывок старого чертежа. Несколько минут Ковалев молча смотрел на рисунок, сделанный на обратной стороне чертежа. Потом взволнованно сказал:
- Пойдет! Это же... того... Вещь. С большой буквы. Черт побери, мы все-таки справились!..
Идея Никифорова была проста и безупречна. Он предложил направлять часть воды, идущей по шлангу, в насадку с реактивными соплами. Насадка была “нацелена” в сторону, противоположную движению размывающей струи. Расчеты, сделанные пока в самом первом приближении, свидетельствовали, что удастся погасить не только реакцию струи, но и создать тягу, направленную вперед. Гидромонитор с такой насадкой должен был сам (без усилия человека!) пройти под килем корабля.
Признаться, мне приходила в голову эта идея, но я отбросил ее. С идеями часто бывает так: кажется, пустяк, глупость, вздор, но внезапно совершается едва ощутимый поворот, и вы видите то, от чего захватывает дух. Я был благодарен Никифорову за то, что он сумел сделать этот поворот.
Мы сейчас же перестроили работу. Теперь следовало сосредоточиться на другом: предстоял нелегкий путь от идеи до конструкции.
В три двадцать у нас были расчеты и чертежи. Ковалев, Никифоров и еще четверо изобретателей, пошли в мехцех. Остальные могли идти по домам. Но никто не расходился. Уже рассветало. Мы сидели и все еще полушепотом говорили о работе.
Потом позвонил Ковалев. Я поднял трубку.
- Ждете? - весело спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: - Уже испытали, все в порядке. Теперь смотрите на море!
Я не понял, зачем следует смотреть на море. Но через несколько минут мы увидели, как от причала рванулся быстроходный катер. Бухта еще спала, и только катер на самом полном ходу мчался мимо стоящих на рейде кораблей. Аварийно-спасательной группе везли реактивные насадки для гидромониторов...
Под вечер сквозь свист нарастающего “норда”, мы услышали приветственные гудки. Вслед за спасательным судном в бухту вошел “Спартак”.
ОПЕРАЦИЯ “ДВОЙНОЙ УЗЕЛ”
Украшением нашего своеобразного музея была и “Синяя книга” - математическое исследование, принадлежащее перу Дмитрия Дмитриевича. Поворошив как-то квартальные отчеты, Дмитрий Дмитриевич установил, что в среднем на каждые сто заявок мы получаем лишь двадцать восемь положительных решений. Направив обоснованные возражения на остальные семьдесят две заявки, можно было, как утверждала статистика, получить в среднем еще шестнадцать авторских свидетельств. Повторные возражения принесут еще одиннадцать положительных решений и т.д., в порядке убывающей прогрессии. Определив среднее время, затрачиваемое на каждый тур переписки, Дмитрий Дмитриевич вывел любопытную формулу. Она показывала, сколько времени необходимо вести переписку, чтобы получить заданный процент положительных решений. Так, например, чтобы добиться выдачи авторских свидетельств на 9/10 заявок, требовалось семьсот сорок четыре года...
- Все это шутки, - сказал как-то начальник отдела. - Сатира и юмор. А нужно подобрать объективные доказательства плохой работы экспертов. На полном, так сказать, серьезе.
И вот тут у нас возникла мысль провести операцию “Двойной узел”. Идея ее состояла в следующем.
Мы придумываем (что называется, с потолка) заявку на изобретение. По сути никакого изобретения нет, но заявка делается максимально похожей на те, по которым охотнее всего выдаются авторские свидетельства. Одновременно для контроля посылается заявка на реальное изобретение.
Таким образом, экспертиза одновременно получает две наших заявки. Одна заявка выдуманная, но зато имеющая все внешние (именно внешние!) признаки “благополучных” заявок. Другая - реальная, проверенная практически, но не относящаяся к разряду незначительных конструктивных изменений, на которые в то время охотнее всего выдавались авторские свидетельства.
Что решит экспертиза? Сумеет ли она выдержать простое, в сущности, испытание: определить, где элементарная пародия на изобретение и где действительно ценное новшество?
“Пародийную” заявку было поручено придумать мне и инженеру Р. Шапиро. Мы внимательно просмотрели комплекты “Бюллетеня изобретений” и сформулировали условия, предъявляемые к “благополучным” заявкам. Вот эти условия.
Во-первых, желательно, чтобы изобретение относилось к не очень актуальной, лучше всего устаревшей, отрасли техники. Например, к парусному оснащению корабля.
Во-вторых, желательно, чтобы изобретение было применимо лишь в определенных условиях. Например, те же изменения в парусном оснащении должны относиться не ко всем парусным кораблям, а только к определенному их типу.
В-третьих, описание изобретения надлежит снабдить возможно большим количеством ненужных деталей. Например, температуру следует указывать с точностью до сотых долей градуса, скорость - с точностью до миллиметра и т.д. Видимо, это создает впечатление фундаментальности и “проработанности” заявки.
Как только были сформулированы эти типовые требования, мы легко сочинили “благополучную” заявку. На это ушло меньше часа. Заявка называлась “Способ и установка для получения кислорода окислением-восстановлением окиси бария в полевых условиях”.
В основу заявки мы положили издавна известный способ получения кислорода. По этому способу окись бария нагревалась до температуры в пятьсот градусов и, соединяясь с кислородом воздуха, превращалась в перекись бария. Затем температура поднималась до шестисот градусов и перекись разлагалась, выделяя кислород. Разложение шло в особой камере, кислород собирался. Образовавшаяся при разложении окись бария снова поступала в открытую печь - для окисления. Каждый цикл длился четырнадцать минут, приходилось расходовать много горючего, и потому способ этот был давно и справедливо забыт. Мы извлекли его описание из книги по истории химии.
Итак, в соответствии с первым требованием к “благополучным” заявкам мы взяли за основу безнадежно устаревший метод получения кислорода. Наше “нововведение” состояло в том, что “с целью ускорения процесса и уменьшения расхода горючего” разложение перекиси бария велось под действием катализатора.
Катализатор мы выбирали минут пятнадцать. Надо было предложить нечто более или менее правдоподобное и не очень дефицитное. В конце концов, мы сошлись на двуокиси ванадия.
Разумеется, даже при этом экзотическом катализаторе наше “изобретение” не могло соперничать с промышленными способами получения кислорода. Но этого и не требовалось! Ведь наш способ, как подчеркивалось в заявке, предназначался для специальных условий, а именно для полевых...
Мы выдержали и третье требование к “благополучным” заявкам. Описание “изобретения” было снабжено большим количеством ненужных деталей. Мы с величайшей точностью указали перепад температуры и продолжительность каждой стадии процесса. Мы привели точнейшие данные об оптимальных размерах катализатора... Нигде и ни одним словом мы не упомянули о том, что предлагаемый способ проверен на практике. Но дотошный перечень всех данных (вероятно, в этом и состояла сила психологического воздействия ненужных цифр) прямо-таки кричал: все проверено, все испытано, все прекрасно...
Начальник отдела прочитал нашу заявку и одобрительно сказал: “Безобразники! Ах, безобразники!..”
Удачно получилось и со второй, контрольной, заявкой. Это было описание изобретения Никифорова. Никифоров не спешил с заявкой, и потому у него были многочисленные отзывы, акты испытаний, фотоснимки. Словом, это была отличная контрольная заявка: значительная по идее, успешно проверенная на практике, хорошо отработанная конструктивно.
Итак, обе заявки были отправлены. В соответствии с планом операции “Двойной узел”, заявка Никифорова ушла без отзывов и актов испытаний.
Оставалось ждать.
Пока мы составляли эти заявки, у нас была твердая уверенность, что экспертиза не выдержит проверки. Но когда заявки ушли, сразу возникли сомнения. Не верилось, что экспертиза, даже самая поверхностная, не заметит откровенно пародийного характера “Способа получения кислорода”. Не верилось, что может быть отклонена заявка Никифорова, обладающая очевидной новизной, подкрепленная детальными расчетами, написанная (это чувствовалось в каждой строчке) квалифицированным специалистом.
- Быть нам битыми, - вздыхал начальник отдела.
- Крепитесь, Сергей Евстафьевич, - говорил в такие минуты старший инженер. - Крепитесь и читайте “Синюю книгу”. Это укрепляет нервы.
Ждать пришлось недолго. Уже через пять недель прибыло решение по “Способу и установке для получения кислорода”. Оно было положительное!
Ни разу до этого (и ни разу после этого) мне не доводилось так легко получать авторское свидетельство - без длительной переписки, без споров, без недоразумений.
- Не спешите с выводами, - сказал начальник отдела, трижды перечитав полученное решение. - Посмотрим, что будет с контрольной заявкой. А вдруг экспертиза вообще стала доброй?
Прошел еще месяц, и прибыло решение по заявке Никифорова. Ему отказали в выдаче авторского свидетельства! Отказ был многословен и внутренне противоречив. Чувствовалось, что эксперт, столкнувшись с совершенно новой технической идеей, не дал себе труда серьезно в ней разобраться. Отрицательное решение мотивировалось тем, что “предлагаемое устройство не обеспечит необходимого усилия для удержания, а тем более для продвижения шланга”.
Поскольку изобретение Никифорова было с неизменным успехом испытано десятки раз, аргумент этот имел не столько техническое, сколько юмористическое значение.
Впрочем, начальник отдела не смеялся. С того момента, как мы получили решение о выдаче авторского свидетельства на явно пародийное “изобретение”, Сергей Евстафьевич отмалчивался и ходил мрачнее тучи. Он ничего не сказал и тогда, когда прибыл пакет с новехоньким авторским свидетельством за N 71289 на “Способ получения кислорода”.
- Будем считать, что операция “Двойной узел” успешно завершена, - предложил Дмитрий Дмитриевич. - Мы получили объективные доказательства плохой работы экспертизы - и все.
- Нет, не все, - возразил Ковалев. - Завтра я еду в Москву.
И он уехал, захватив с собой авторское свидетельство N 71289, а также все материалы по заявке Никифорова и “Синюю книгу”.
Вернулся Ковалев через месяц, похудевший, уставший, но очень довольный.
- Вот теперь операция “Двойной узел” закончилась! - объявил он нам. - Работать будет легче.
Не знаю, куда ходил Сергей Евстафьевич. Когда разговор касался его московских дел, он предпочитал отделываться шутками.
Однако работать нам с этого времени, действительно, стало легче.
"ИСТОРИЧЕСКОЕ ВОЗМЕЗДИЕ"
Операция “Двойной узел” была закончена. Но я не понимал одного: что заставляет эксперта говорить “нет” новой и интересной заявке? Какова, так сказать, технология небрежных и немотивированных отказов?
Как-то к нам поступило предложение, называвшееся “Устройство для беспарашютной выброски грузов”. Мы понимали, что отправлять такую заявку без актов испытаний абсолютно бесполезно. Понимал это и изобретатель. Это был пожилой уже инженер, на редкость скромный и неразговорчивый. Не знаю, как, но он сумел собственноручно изготовить экспериментальный образец своего изобретения. Оставалось провести испытания. Вот здесь мы и натолкнулись на сопротивление.
Человек, от которого практически зависело проведение испытаний, всячески их затягивал. Начальник отдела дважды посылал ему письма и не получал ответа. Не давали результата и бесчисленные телефонные разговоры.
Однажды, воспользовавшись отсутствием начальника отдела и старшего инженера, я, на свой страх и риск, решил выяснить, в чем, в сущности, дело.
Нет, я не посылал письменного приглашения этому человеку. Я знал, что он не придет. Все было сделано значительно проще. Я снял трубку и сказал:
- Говорят из отдела изобретательства. Да-да. Вы можете зайти. Как, зачем? Чтобы получить гонорар за консультацию по заявкам. Ну да, за прошлый квартал. Не опоздайте, ведомость закроют...
Это было сказано нарочито небрежным тоном. Хочешь, мол, приходи, а не хочешь - не надо. Я знал: он обязательно придет. Он и пришел - через одиннадцать минут.
Мы ждали его: изобретатель и я. На столе лежал беспарашютный контейнер. Тот самый, который нам никак не удавалось испытать.
Итак, через одиннадцать минут появился этот человек. Я объяснил, что надо подождать, и усадил его поближе к столу, на котором лежал контейнер.
- А вот это, Николай Андреевич, тот самый контейнер, - сказал я ему как бы между прочим. - Ну, который надо испытать. Вы помните?
Видимо, ожидание гонорара настроило его на благодушный лад.
- Как же, помню, - охотно отозвался он. - При случае обязательно испытаем.
- Почему же при случае? - спросил я. - Ну, скажите, почему вы так тянете с этой вещью? Только откровенно...
И он ответил откровенно. Он ответил настолько откровенно, что я до сих пор не понимаю, чем это было вызвано. Быть может, он просто не очень стеснялся нас. А может быть, не чувствовал подвоха. Как бы та ни было, он сказал:
- Ну, посудите сами. Какой-то осел выдумал этот небьющийся мешок, - он обернулся к изобретателю, словно ожидая поддержки. - Заварил кашу, а мне расхлебывать. Хорошо, если испытания окончатся неудачно. Тогда все в порядке. А если они пройдут успешно? Мы подпишем акт испытаний, и изобретение уйдет туда, - он показал рукой куда-то вверх. - А там, естественно, будут снова проводить испытания. И представьте себе, что они дадут отрицательный результат. Нет, вы только представьте себе, что тогда произойдет! Спросят: “А кто проводил первое испытание?” И скажут: “А подать сюда Ляпкина-Тяпкина...”
Я старался не смотреть на изобретателя. Я представлял себе, как должны действовать на этого в высшей степени добросовестного человека эти слова.
- Значит, вы не верите в испытание? - спросил я. - Может быть, надо просто лучше продумать программу испытаний?
Он отрицательно покачал головой.
- Можно сто раз испытывать, и все равно не будет гарантии, что где-нибудь и когда-нибудь... - он вдруг рассмеялся. - Вот если бы я сам спрыгнул без парашюта в такой штуке и остался бы жив...
И тут у меня появилась эта идея. Скажу прямо: это была великолепная идея. Я до сих пор ею горжусь.
Я встал из-за стола, подошел к двери, закрыл ее на ключ и спрятал ключ в карман. Николай Андреевич перестал смеяться.
- Что это значит? - сухо спросил он.
Ласково улыбаясь (я старался копировать его улыбку), я объяснил, что его желание вполне исполнимо.
- Какое желание?
- Вы же хотели лично убедиться в достоинствах беспарашютного контейнера, - вежливо ответил я. - К сожалению, сбросить вас с самолета нам пока не удастся. Но из окна - это можно. Все-таки третий этаж. Достаточно доказательно. Не так ли?
Он деланно рассмеялся.
- А вы шутник, право...
Я не ответил. Вместе с изобретателем мы начали подготовлять контейнер. Не знаю, что творилось на душе у старого инженера, но работал он спокойно и даже с некоторой торжественностью. Мы расшнуровали эластичный чехол, и контейнер стал походить на огромную футбольную камеру, из которой выпустили воздух.
Видимо, наши приготовления подействовали. Николай Андреевич нервно прошелся по комнате, подергал дверь. Потом он подошел к нам.
- Вы что, серьезно? - спросил он, все еще пытаясь улыбнуться.
Я подтвердил: да, совершенно серьезно. Улыбка сползла с его лица.
- Это черт знает что! - возмутился он. - Я буду жаловаться.
Тут заговорил молчавший до этого изобретатель.
- Жаловаться, - это, простите, нелогично. Либо испытания пройдут сейчас благополучно, и тогда вам нет повода жаловаться. Либо они... гм... будут не столь удачны, и тогда вы уже не сможете жаловаться. А мы внесем в конструкцию контейнера необходимые изменения. Не сомневайтесь.
- Хулиганство! - взвизгнул Николай Андреевич.
- Нет, - вежливо возразил изобретатель. - Это историческое возмездие. Полмиллиона лет назад самый первый изобретатель принес изобретение эксперту. Это был способ получения огня. Или способ изготовления горшков. Не знаю точно. Но эксперт сказал “нет”. Он тоже боялся, как бы чего не вышло. И тем самым затормозил технический прогресс на сто тысяч лет. А может быть, и на двести тысяч.
- Я протестую! - побагровев, воскликнул Николай Андреевич. - Вы тут все какие-то психи. Причем здесь первый изобретатель?! Это не имеет ко мне никакого отношения.
- Имеет, - ласково сказал старый инженер. - Это вы не верили, что земля круглая. Да-да! Это вы не верили, что можно построить паровоз. Это вы утверждали, что человек никогда не взлетит на аппаратах тяжелее воздуха.
Николай Андреевич попятился было к двери, но тут мы подскочили к нему со своим контейнером.
- На нашей стороне численный перевес и справедливость, - сказал я ему. - Не сопротивляйтесь, пожалуйста. В интересах технического прогресса.
Я думаю, мы бы легко одолели его, и эксперимент (в интересах технического прогресса) был бы проведен. Но внезапно появился начальник отдела. Он открыл дверь своим ключом.
- Что здесь происходит? - удивленно спросил он.
- Ничего особенного, - ответил я после минутного замешательства. - Вот Николай Андреевич проявил интерес к новому изобретению и... того... пожелал проверить.
- Как это - проверить? - подозрительно оглядывая нас, спросил Ковалев.
Терять было нечего. Я бодро объяснил:
- Да вот Николай Андреевич хочет выпрыгнуть в этом контейнере из окна. Мы отговаривали, советовали подождать, ведь скоро испытания. Но ему захотелось лично проверить работу контейнера.
И здесь случилось чудо. Николай Андреевич вдруг подтвердил эту сомнительную версию.
- Да-да, - быстро сказал он. - Хотелось посмотреть: очень, знаете ли, интересное изобретение...
Конечно, все объяснялось просто: он стремился избежать скандала. Я понял это позже, а в тот момент мы оба - изобретатель и я - были ошеломлены таким поворотом.
- Очень хорошо, - неуверенно произнес начальник отдела. - Очень хорошо. Но зачем же прыгать из окна? Давайте завтра проведем испытания.
Через три минуты вопрос об испытаниях был окончательно согласован. Николай Андреевич (на его лице застыла улыбка) с достоинством удалился.
- А теперь выкладывайте все начистоту, - приказал мне Ковалев.
И я выложил ему всю правду.
- Получите выговор, - объявил Сергей Евстафьевич. - Еще какой выговор!..
На следующий день мне был объявлен выговор в приказе. Подписывая приказ, начальник отдела сказал:
- Вот так, мой юный коллега. Теперь вы настоящий инженер по изобретательству...
|
