|
© Г.С. Альтшуллер, 1985-1986
ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА 1-Ч-502,
РАССКАЗАННАЯ ИГОРЮ ВЕРТКИНУ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ИВ: Вы после школы уходили в армию?
ГА: Нет. В восьмом классе я занимался в военно-морской спецшколе. Только приехал из той турпоездки по Киеву, полный желания опять встретить свободную жизнь. Отец мне сказал, что все, пора садиться за учебники повторять, потому что будешь учиться в военно-морской спецшколе. Военно-морская спецшкола - это то, что теперь называется Нахимовским училищем. Тогда их сразу организовалось семь штук по всему Союзу. Лучшие преподаватели города, по идее, лучшие ученики. В такой компании мне надо было заниматься действительно основательно.
ИВ: Это как бы заочная школа была, дополнительно к Вашей школе?
ГА: Нет, я ушел из своей школы, в восьмом классе учился в военно-морской спецшколе, ходил в форме. Только дома спал. В 7-8 вечера занятия заканчивались, нас отпускали домой. Иногородние и далеко живущие жили в интернате, их вообще не отпускали, ну там раз в неделю ездили домой. Дисциплина была жёсткая.
ИВ: А почему Вы вдруг решили туда поступать?
ГА: Военно-морская спецшкола - это автоматически военно-морское училище. То, что я хотел. Надо же становиться профессионалом. Я был жутко доволен. Из приёма мне запомнился один эпизод. Требовали биографию. Ну, какая биография у семиклассника... Я написал о безоблачном счастливом детстве. Кто-то из комиссии спросил, как понимать "безоблачное детство"? Я понял потом, они хотели проверить, я сам написал или кто-то мне подсунул стереотип. Но, так сказать, родная литература, в которой я неплохо разбирался. Язык был подвешен. И я поступил без всяких неприятностей. Преподаватели великолепные, занятия интересные: строевая подготовка, военно-морская подготовка, военная подготовка.
ИВ: Вязали узлы и ставили паруса?
ГА: Все делали. После восьмого класса мы отправились в лагеря, которые находились на территории высшего военно-морского училища, и началась война. В девятом классе мы занимались еще более интенсивно, но в нашем классе началось расслоение. Те, кто были постарше на год, на два, на три, они пошли в училище, в зенитно-артиллерийское училище в Баку. Но были они не военно-морскими лейтенантами.
ИВ: А почему не морскими?
ГА: А потому что училище зенитно-артиллерийское.
ИВ: А что, морского училища там не было?
ГА: Не было морского.
В восьмом классе я мирно учился, не помню каких-либо существенных приключений. А вот в девятом классе у меня снова начались приключения. Я делал дыхательный прибор: индивидуальный подводный дыхательный прибор на перекиси водорода. Было масса шумов, взрывов локальных, не очень страшных. Соседи зря кричали. Все время я чем-то занимался. Мать спокойно отнеслась к этому делу, она начала привыкать, что все мои начинания кончаются либо взрывами, либо еще чем-то, но потом все приходило в норму.
ИВ: А отец как?
ГА: Отец все время болел, в разных больницах лежал. Мать моталась к нему. У него было больное сердце, требовалась операция. Кто будет тебе во время войны не по поводу ранения делать операции? К концу сорок второго отец умер. Он начал писать биографию уже в больнице. Я потом пытался достать ее, когда он уже умер, но она куда-то делась. Он довольно много написал, интересные были главы.
Писал в больнице на таких листах: с одной стороны чисто белый, а с другой стороны - история болезни на бланках. У меня осталось только листов десять, которые я брал читать. Я читал и возвращал. Потом на этих последних десяти листах, которые были у меня, родила моя кошка. Я положил их в письменный стол в нижний ящик, а кошка родила на них, и была потеряна возможность прочитать. У него интересное, на мой взгляд, было начало. Не самое начало, а годы первой мировой войны.
ИВ: Эти бумаги просто пропали в больнице?
ГА: Да. Я искал, мать искала, просто тогда любая вещь ценилась. Кто-то взял. Была хорошая плотная бумага, может кто-то использовал обратную сторону для написания, где было не заполненное пространство, неизвестно.
В девятом классе я сделал многое, не все помню. Сделал, например, пистолет- огнемет. Жизнь заставила. Наших ребят отлупили на танцплощадке.
ИВ: Это когда вы учились в морском училище?
ГА: Да, в спецшколе - девятый класс. Ребят отлупили местные ребята, и я решил, что чем-то надо защищаться. Сначала я проектировал пистолет-ракетомет, но это было долго и сложно. Построил пистолет-огнемет. Чистый спирт в шприце и гидрит на кончике шприца, происходит простая реакция, и воспламеняется. Но была грубая ручка, чтобы держать удобно и направлять. Потренировались у Яшки. Буря во дворе. К бельевой веревке на шпагате привязали куски ваты и тренировались. Зрелище было, конечно, страшное: вырывается из иглы сноп огня с шуршанием, летит и зажигает вату.
ИВ: А шприц большой был?
ГА: Человеческий, не ветеринарный. Все, что было под рукой, то и использовали. А если конец иглы загнуть вот так, то получался сноп, конус получался. Он не отрывался и не летел, то есть далеко не достигал, но был еще более страшный.
Пошли вечером на танцплощадку с ребятами из спецшколы. Отыграл оркестр, было еще рано - половина десятого. Потух свет, в темноте начали тени подбираться. Страшно было, боялись, что в кармане загорится. Проверить я не мог, потому что все обратили бы внимание. А тут внезапность - тоже фактор.
Ну вот, лунная ночь, тени идут. Я уже начал бояться не того, что не зажжется, этот страх уже куда-то исчез, я начал бояться, что я попаду в человека. Все-таки несоизмеримо: одно дело морду побить, а... Я тщательно нацелился между двумя людьми и нажал. Сноп огня оторвался. Я видимо всадил за один раз весь заряд, прошелестела такая большая бандура - и человеческий крик. Я с ужасом подумал, что попал в человека, не дай бог в глаза. Но они просто испугались. Когда мы пришли в себя, их уже не было, они убежали.
Страшная, конечно, ночь, нужно было найти более гуманный способ, но один заряд разогнал всю их братию, нас было четверо, а их человек 7-8. И они были не с пустыми руками. Так что - вот такие были дела.
После девятого класса началось деление. Решили всех не устраивать в 10 класс, а направить на подготовительный курс эвакуированных военно-морских училищ. Но там был возрастной ценз, а я был на год младше. Нас набралось таких человек пять. Нас согласилась взять уж очень испытывающая недобор военно-морская медицинская академия.
ИВ: Здесь же в Баку?
ГА: В Баку. Эвакуированная из Москвы или Ленинграда. Я попал туда и сбежал на второй день до присяги, потому что становиться морским медиком - это было крахом всех моих жизненных устремлений. Врачом быть мне совершенно не светило. Сделать со мной ничего нельзя было. Отобрали обмундирование казенное и отпустили на все четыре стороны. Отметки были приличные, и я пошел в заочную школу, кто-то надоумил. Там возраста не спрашивали. Десятый класс, так десятый, сдавай, вот программа, вот предметы такие-то. Стал заниматься. Я впервые попал в такую систему: сколько можешь или хочешь, сам регулируй. Занимался я хорошо. Были у меня только пятёрки. Впервые в жизни, медленно, медленно повышался средний бал со второго класса и выше, а в 10 классе я шел на чистые пятерки. Десятый класс я сдал заочно.
ИВ: То-есть, фактически за лето, после девятого класса?
ГА: Ну, где-то к сентябрю-октябрю я уже сдал заочно. Школу я закончил фактически за восемь лет.
ИВ: Это было в каком году?
ГА: В сорок втором году. Сорок третий год - индустриальный институт. Я в это время работал вместе с Шапиро. Ну, изобретал вместе с Шапиро, вместе в индустриальный институт поступили.
ИВ: Вы учились в разных школах?
ГА: Мы учились в разных школах, но в десятом классе вместе учились. В заочной школе.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ИВ: Генрих Саулович, вот Вы рассказываете, и получается такая непрерывная цепочка делания чего-то. В отличие от моделирования, от всех этих кружков «умелые руки», делали не модели известных вещей, а модели новых каких-то вещей.
ГА: А как еще можно было делать? Я с детства ненавидел эти копии кораблей, модельки самолетов, которые там на резинках и так далее. Нужна реальная задача, она может быть предельно проста, она может быть посильна, не требовать сложных навыков, особых знаний, но она должна быть новая реальная задача.
ИВ: То есть вы делали специально модель реальной вещи, только еще неготовой вещи, то есть без технических подробностей. Ну вот этот шприц. Это не пистолет, но принцип модели...
ГА: Огнеметы известны со времен первой мировой войны. Но огнемет представлял собой иную конструкцию: там был большой ранец...
Я понял, например, что невозможно построить "Наутилус": нет денег, нет острова, эпоха не та. Масса мелких затруднений. Но можно построить скафандр, по крайней мере, для подводных прогулок, и я упорно строил скафандр.
Независимая линия шла. Первый скафандр имел вид подводного колокола: из фанерки, замазки и стекла. Одевался на голову, крепился грузами, чтобы не всплывать, и стеклышко. Я пытался в ванне его испытывать. Так что это отдельная линия. Создавался идеальный облик скафандра для меня - идеального дыхательного прибора, причем весьма простого, сделанного из стекляшек преимущественно, жести с пайкой, ну не более.
ИВ: Вы один занимались этим или с кем-нибудь?
ГА: Я один занимался, сначала один, а потом ко мне присоединился на стадии испытания в десятом классе Шапиро.
В десятом классе нас чуть не посадили. Мы пошли на бульвар испытывать, в самый конец бульвара, где теперь новый пирс стоит, в этом районе примерно. Там раньше был пустырь. Вода была абсолютно чистая. Мы, например, не понимали только одно: что там довольно-таки близко расположена зенитная батарея. Патруль или просто часовые нас заметили, как мы там лазили по воде и разговаривали довольно громко. Нас захомутали и как шпионов вначале выловили из-под воды. Держали до утра и допрашивали нас разные чины, передавая один другому.
ИВ: А что у вас было с собой?
ГА: Жестяный дыхательный прибор, баллон, вернее, большая бутыль с перекисью водорода. И вот, собственно, все. В приборе еще была коробка, набитая СаОН.
ИВ: Это какой дыхательный прибор, типа маски?
ГА: Да, типа маски. Была обыкновенная маска, только с двумя отводами. В них круговая схема дыхания: вдох – 3-4% кислорода употребляет организм, выдох - разряжается дыхательный центр. А углекислота, независимо от того, есть ли запас кислорода в легких или нет, идет в патрон, где поглощается. Дыхательный мешок пополняется запасом кислорода и снова: круть, круть, круть. Это был резиновый мешок, к которому присоединялись два устройства: одно для поглощения углекислоты, другое - для выделения новой порции кислорода. Предельно простая установка. Были неприятности. Во-первых, возникала высокая температура, большое выделение тепла. И надо было следить за тем, чтобы не нагрелся сосуд с запасом перекиси водорода, - иначе рванет. Всё металлическое, тепло хорошо передавалось. А не металлическое - ненадежно. Забот хватало.
Отпустили нас где-то в середине дня, навели какие-то справки, но сказали, что посадят все равно, если мы не принесем удостоверение или бумажку, чем мы занимаемся. Дали адрес. Мы пошли по этому адресу, там оказался штаб округа, попали к майору Рыбакову, который занимался делами изобретательства. Рыбаков сказал, что он бы с радостью, но он не понимает в этих приборах ничего, это дело морское. И он нас отослал в инспекцию по делам Каспийской флотилии.
Вообще, интересы были разнообразные. Дыхательный прибор... Деньги нужны были для дыхательного прибора. То жестяночку оплачивать, то пергидроль покупать. Везде нужны были деньги, например, для изготовления всяких там клапанов. И мы готовы были отвлечься на посторонние дела. Начали мы с ацетона.
ИВ: Вы сказали, что у вас были трудности с добычей перекиси водорода? Вы сами получали или покупали?
ГА: Мы покупали в парикмахерской. А позже мы придумали способ синтеза перекиси водорода и работали над этим. Но это было значительно позже, где-то 46 год, 47.
ИВ: Вообще, эта цепочка, эта линия, она продолжалась долго у вас? Не сменилась?
ГА: Нет, строго говоря, дыхательный прибор для горноспасателей - тоже продолжение. Так что специализация началась где-то в районе пятого класса, когда я построил первый колоколообразный шлем с привязками под мышками.
ИВ: А линия катера так и не продолжилась?
ГА: Один раз. Я все время возился, все время подсчитывал с этим жидкостным двигателем. Но испытать я его не мог, а без этого я топтался на месте. Все время читал книги. Я ждал призыва, чтобы пойти в военно-морское училище. Ходил неоднократно в военкомат. А в военкомате мне говорили, когда время наступит, мы тебя заберем. И не туда, куда ты хочешь, а куда будет нужно.
ИВ: А Вам еще не было18 лет?
ГА: Тогда брали с неполными 18, в 17 с половиной лет. В разных районах страны по-разному. В освобожденных от оккупации районах брали в 16-17 лет. Но главное, что был уже приказ Сталина, чтобы тех, кто имеет среднее образование или техникумовское образование, не отправлять больше на фронт, а отправлять в училище. Я о приказе ещё не знал. Но добиться гарантированного отправления в военно-морское училище я не мог. И всё-таки я пытался это сделать. Мне сказали, ну ладно, давай заявление, если хочешь добровольно идти - мы пошлем тебя. Я был жутко рад. А когда поезд пошел, то только в дороге сообразил: почему мы едем в Тбилиси? Потом спросил у руководителя команды- офицера. Он сказал, что мы едем в запасной стрелковый полк. А оттуда? - спросил я. Оттуда в маршевую роту на фронт. Ну, на фронт тоже было неплохо. Надо учитывать тогдашнюю обстановку - 1944 год, наступление Советской Армии по всему фронту, каждый день салюты, марши, песни по радио. И даже было какое-то волнение: пока будет запасной стрелковый полк, пока будет маршевая рота.
И вот запасной стрелковый полк. Это в Боржоми, рядом городок такой маленький - Боржоми. Ужасно живописная местность. Что такое стрелковый полк, - по литературе известно современному читателю. Это муштра плюс голодуха, потому что вырабатывалось стремление у воина попасть скорее на фронт. Я был комсоргом батальона в этом запасном стрелковом полку.
ИВ: А много было народу в стрелковом полку?
ГА: Да, обычный полк, тысячи три человек. Каждый день человек 10-12 отправляли на фронт. Я не понимал, почему меня не отправляют. Мне говорили, что будешь сидеть до тех пор, пока не придут "купцы" из училища. Они время от времени появляются и набирают в свое училище тех лиц, которые отсеялись здесь.
ИВ: А почему Вы сказали, что Вы комсоргом были в законе?
ГА: Ну законным в смысле. Вот, если бы я после приезда пошел в маршевую роту, я мог бы быть пять дней в полку.
ИВ: А, я понял.
ГА: А так я был здесь надолго, во всяком случае на несколько месяцев. Я мог вести протокол, т.е. не мог куда-либо назавтра исчезнуть. В памяти остались голод и муштра. Это была не та армия, которая была связана с понятием училища, с курсантами военно-морского училища.
Итак в феврале 1944 года я оказался в запасном стрелковом полку. Ничего интересного там не произошло. А в мае 1944 года я уже был в авиационном училище. Руставская авиационная школа пилотов. 30-35 км по железной дороге в сторону Баку от Тбилиси. В том месте, где сейчас гигантский металлургический завод, тогда там был пустырь.
ИВ: А как вас отбирали?
ГА: Ничего интересного нет, приехал какой-то "покупатель", просмотрел документы, посмотрел на людей, собранных в кучу, задал некоторым отдельные вопросы. Все в спешке делалось. С мая 1944 года по конец 1945 года я пробыл в авиационном училище. Здесь мне жилось хорошо, за исключением того, что у меня была мечта скорее пройти это училище - и на фронт. А первый факт, с которым я столкнулся, что это училище организовано на базе Одесского аэроклуба. И в нем учились все, кто был в Одесском аэроклубе и летали еще до 1941 года - до войны. Училище эвакуировали сначала в Ростов, потом на Северный Кавказ, потом вот в Рустави, и подготовка шла без спешки. Вообще странно, конечно, было. С одной стороны, не вылетели еще те, которые были уже почти готовыми летчиками до войны. А с другой стороны, вот наш набор, например, состоял из людей с образованием 7-8 классов. Собственно, это определило мою функцию в училище. Меня сделали преподавателем математики.
ИВ: Что, там не было преподавателей?
ГА: Там были преподаватели по моторам, по штурманскому делу, по аэродинамике, по конструкциям самолетов, по вооружению, но по математике за 8-10 классы не было. А все предметы авиационные требовали знания, например, тригонометрии, математики хотя бы средней школы. Я один раз случайно заменил отсутствующего преподавателя на таком математическом уроке, начал им объяснять, что такое синус, косинус и простые вещи, без которых специальность не освоишь. Как получается тангенс, например, и так далее. У меня получилось хорошо. И у меня поэтому было особое положение: я мог, где хочу ночевать. Я был доволен своим положением.
ИВ: Параллельно Вы и обучались по всяким там моторам, например?
ГА: Да, я знал расписание нашей эскадрильи учебной и куда надо - я ходил, если что-то было не нужным, - я смывался, просто бездельничал. А в какие-то часы я вёл занятия. Потом все это узаконили месяца через полтора, и я уже обязан был являться на работу.
ИВ: Но Вам надо было готовиться к занятиям и как преподавателю, и как слушателю. Это много времени занимало?
ГА: Как преподаватель я почти не готовился. Школьная математика, я ее хорошо знал.
ИВ: Учебники там были?
ГА: Учебники были. Мне буквально надо было объяснить курсантам всего несколько понятий. Сложение скоростей из физики. Посмотрел в учебнике, по которому учились настоящие курсанты, и вылавливал то, что им надо объяснить, чтобы они были подготовлены по физике, математике, по геометрии, по тригонометрии. Занимались мы со старанием, как с моей стороны, так и со стороны курсантов. И все шло отлично. Времени у меня было много, и вот здесь я начал заниматься...
Я начал придумывать дело для души, попытался проектировать на самом общем уровне максимально легкий индивидуальный самолет. Это очень интересная задача, до сих пор нерешенная. Ну, сейчас она решена на дельтапланах - дельтаплан с мотором. Но дельтаплан, - это уже ответ на задачу в какой-то мере. А исходная задача - прототип самолета на одного человека, который весил бы 30-40 кг. Мог бы взлетать, мог бы садиться, что даже дельтапланы не умеют делать без подходящих условий: ветра, рельефа...
Все, что я ни придумывал, все, что я ни делал, все, что ни хотел изобрести, все, как правило, сводилось к одной вещи - нужно иметь мощное горючее, мощный окислитель. И из этого делай все, что угодно. Если иметь мощное горючее при малом весе, это ключ к решению многих проблем. Но я еще раз убедился в этом, когда попытался рассчитать самолетик на одного человека. Не укладывалось в существующих конструкциях, в весовых данных не укладывалось... Вес с весом не сходился, слишком маломощный двигатель получался. Слишком тяжелая конструкция получалась, если вести расчет по мощности. Там было много неувязок. Ну, например, для того, чтобы выиграть в чем-то одном, надо было иметь большую посадочную скорость, это выгодно, это уменьшило бы конструкцию, но это неприятно для человека, который пилотирует такой самолет.
Я искал название к моим рассказанным воспоминаниям. Ничего не нашел и остановился на названии "Прелюдия". Приличное название, более менее соответствует истине, но слишком общее. А если брать по существу, то надо было назвать всю первую часть, все, что я рассказал до сих пор, "Коллапс цели". Цель сначала была туманная и расплывчатая, постепенно начинает концентрироваться и густеть. Из астрофизических понятий по аналогии больше всего вот этот коллапс подходит.
А так я нормально жил в авиационном училище. Что надо отметить, - так это то, что меня не тянуло летать. Я начал летать в качестве «Иван Ивановича», балласта, мешка с песком на третью неделю. На двухместных самолетах для сохранения центра тяжести в передней кабине располагали "Иван Ивановича", т.е. мешок весом в 80 кг. Поскольку ребята были хорошие в Одесском аэроклубе, я познакомился с ними и попросил меня покатать. Они меня покатали. Мне понравилось летать поначалу, просто так кататься, но новизна, ощущение новизны быстро прошло. А то, что я катался как мешок с песком, а они самостоятельно летают, не понравилось. Ни тогда, ни позже...
Нашу эскадрилью перевели в 21 авиационную школу пилотов в Телави. Там и аэродромы были лучше, а здесь начиналось строительство металлургического завода.
ИВ: Это когда произошло?
ГА: Все это происходило в 1944 году. Получается такое пребывание в училище ни рыба, ни мясо. Это...
ИВ: Но Вы хоть летали сами? Вас же обучали?
ГА: Да обучали, обучали... И летал, но...
ИВ: А учителя хорошие были?
ГА: Хорошие. Но они же не профессионалы.
ИВ: Они не профессионалы-летчики?
ГА: Они бывшие выпускники того же Одесского аэроклуба, оставленные инструкторами.
ИВ: То есть молодые ребята.
ГА: Да, ребята молодые, лет под 28-30. Им все это уже приелось. И они, если находили смышленого курсанта, то они охотно занимались с ним, хоть разнообразие какое-то. А то однообразие, рутина...
Тем не менее, жаловаться на инструкторов невозможно. Матерились они, правда, сильно. Но это как бы входило в ритуал, ритуальные слова произносились. В конце 1945 года наше 21 авиационное училище было переименовано в 21 авиационную школу пилотов первоначального обучения. Т.е. обучение шло в 2 этапа.
Первоначальное обучение шло на самолете ЯК-2, т.е. это был учебно-тренировочный самолет, невооруженный. А потом комиссия сортировала, кого на бомбардировщиков, кого в истребители, и отправляли уже в специализированное училище или специализированную эскадрилью. Когда навели порядок в 21 авиашколе, то там попросту ликвидировали учебную эскадрилью, а всех курсантов, выпущенных 21 авиашколой, отвезли в Кировабад в училище бомбардировочной авиации. Меня к этому не тянуло втройне, потому что бомбардировщики - это дело серьезное, тут не азарт, не вдохновение, а тяжелая работа, очень далекая работа от того, что мне рисовалось в военно-морской изобретательской сфере. Это была профессия. И я...
В конце 1945 года, нужно сказать, был какой-то либерализм. Можно было по выбору пойти в училища, которые были в Закавказье. Там было их два: в Рустави и в Кировабаде. В учебной школе пилотов-истребителей в Рустави летали на "кобрах" - американских самолетах, у которых мотор находился сзади летчика, центровка была сзади, частые аварии, трудности вывода из штопора и, главное, перспективы никакой. Американцы дали нам по ленд-лизу какое-то количество таких машин. Но туда не набирали больше курсантов. А в Кировабадское училище я не хотел. Так я оказался в резерве штаба округа в Баку. А в резерве я знал, что делать: я попросился сразу в Каспийскую военную флотилию, т.е. я сначала пошел, договорился.
ИВ: Вас отпустили оттуда?
ГА: Нас набрали команду выпускников человек 20-23 и отправили в Кировабад, там на нас посмотрели нехорошо и сказали, что человек 5 мы еще можем взять, а остальных нет. Я повис в пустоте: школа уже ликвидировалась, закрывалась, сворачивалась, а новая, куда нас командировали, не принимала. Может быть, если бы мы стали просить, писать рапорты, доказывать, что без авиации жить не можем, может быть еще и оставили бы.
ИВ: То есть у Вас повторилась история, которая была прежде с морскими делами. Опять Вы остались не у дел.
ГА: Да, опять остался не у дел.
Кировабадское училище подчинялось территориально Бакинскому военному округу, и я оказался в резерве Бакинского военного округа. Я побежал в Каспийскую флотилию, увидел там нового начальника, быстро проникся разворачивающейся перспективой при училище.
ИВ: Вы знали старого начальника?
ГА: Да, старый был просто добросовестный служака.
ИВ: А почему Вы его знали?
ГА: А мы туда с Шапиро отнесли сделанное в десятом классе изобретение - дыхательный скафандр.
ИВ: Это Вы к ним относили?
ГА: Да, это к ним, так что дорога была знакомая. Но тот был просто офицер, который служил по изобретательству, его могли перевести на любую другую должность. А Смогилев Сергей - тот был романтик и рыцарь изобретательства. Он подполковником был, с 1926 года в армии по комсомольскому набору на флоте, и великолепно знал изобретательство, обладал невиданными организационными способностями.
Собственно, оказался он там именно в силу этого. Образовалось министерство военно-морских сил или военно-морского флота, я уже не помню, как оно называлось. Были два претендента: капитан первого ранга Серебряков и подполковник Смогилев. По каким-то соображениям предпочли Серебрякова. И одним из первых его деяний была отсылка из Москвы соперника подальше. Смогилев уехал, затаив гнев на своего нового начальника. Поклялся вернуться в Москву. Семью он оставил в Москве.
ИВ: То есть он уезжал, чтобы вернуться?
ГА: Чтобы вернуться. Он поклялся, что Каспийская флотилия произведет изобретательской продукции и авторских свидетельств и изобретений, рацпредложений больше, чем весь остальной флот вместе взятый. И, забегая вперед, надо сказать, что он добился этого, выполнил свое обещание. Он вывел Каспийскую флотилию - затюканную, затурканную, заштатную флотилию, как бы единицу мифическую - вывел ее по количеству изобретательской продукции на второе место в системе военно-морских сил, уступая только военно-морским научно-исследовательским заведениям, институтам и так далее.
ИВ: Ну, на Каспии и Макаров когда-то служил...
ГА: Да.
|
