|
© Г.С. Альтшуллер, 1985-1986
ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА 1-Ч-502,
РАССКАЗАННАЯ ИГОРЮ ВЕРТКИНУ
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ИВ: Генрих Саулович, чтобы закончить уже о летном училище, скажите, друзья у Вас там были какие-нибудь?
ГА: У меня был друг в Тбилиси - Камышин Костя. Он окончил военно-авиационную спецшколу в Тбилиси. Тоже у него что-то с возрастом не сошлось, и он попал в военно-авиационное училище. Хороший парень был, мы очень дружили, но изобретательство его совершенно не интересовало. Из него мог бы получиться очень хороший летчик, но он тоже не прижился, не попал в Кировабадское военно-авиационное училище. Вернулся в Тбилиси, добился туда откомандирования и потом уже демобилизовался.
ИВ: А так больше друзей не было?
ГА: Ну, были хорошие знакомые, а друзей не было. В Руставском училище у меня был друг Бошка, он разбился на "Кобре".
ИВ: А что, в училище тоже на "Кобрах" летали?
ГА: Нет.
ИВ: Просто его перевели?
ГА: Он из Одесского аэроклуба, четыре года провел в училище, за это время он дошел до "Кобры". "Кобра" - боевой самолет.
ИВ: И как он разбился?
ГА: Он разбился, ну как... Самолеты бились часто. Когда мы приехали, нас выгрузили на станции Рустави, мы еще стояли и озирались около поезда, как с воем пронесся самолет и разбился в метрах пятистах от нас. Потом нам объяснили, что это "Кобра", что здесь это часто случается, что здесь есть целое кладбище курсантов. У "Кобры" мотор сзади летчика, центровка сзади, и выводить ее из штопора очень трудно.
ИВ: А катапульты не было там?
ГА: Там была катапульта, но если высота 300, 400, 500, 700 метров, а она свалилась в штопор, просто не успеваешь, полторы секунды и 300-400 метров теряешь, виток, два витка, три витка - и самолет в земле. По идее, у новых "Кобр" не было этого, с новыми "Кобрами" такой опасности не было, мощный мотор вытягивал из штопора. На "Кобрах" летали Покрышкин, Кожедуб - были прекрасные результаты. А у этих учебных "Кобр" давно были превышены моторесурсы.
Приехал в эскадрилью с фронта Герой Советского Союза, который летал на "Кобрах". Он должен был показать курсантам мастерство полета на «Кобре». Приехал со своим механиком. Механик запустил мотор, что-то сказал летчику, летчик сел, посмотрел на приборы, вышел из машины, сел в автомобиль и уехал. То есть он увидел, что при полной мощи самолет не развивает положенного числа оборотов, и понял причину частого невыхода из штопора.
Там всякое бывало вокруг этого. В одной эскадрильи курсанты отказались летать после нескольких подряд таких неприятностей. Ну, шли споры, правильно ли делают, что отказываются, или неправильно делают, как быть и так далее. Вопрос жизни и смерти был для курсантов старших групп. Я как-то присутствовал на таком обсуждении. Там следующая история: прыгать разрешалось на высоте не выше 2800 метров. Занятия шли на высоте 5-7 км. Был запас в 2-3 км. Было всего несколько секунд на размышление, нужно нажать рычаг, сбрасывалась дверца, боковая, потом нажать педаль, и тогда выстреливала катапульта вбок. И вот один парень выбросился, его арестовали, посадили на гауптвахту, потому что на 200 метров раньше выбросился, чем положено. А он еще задел ногой стабилизатор.
Как-то в землянке шел спор: правильно ли он сделал, что выбросился. Большинство считало, что правильно, какие-то 200 метров ничего не решают. Он сделал все, что положено, и прыгнул. Здесь почти неуловимое расстояние.
ИВ: Они с земли определили, что он прыгнул раньше?
ГА: Я не знаю, там создавалась какая-то комиссия, которая проверяла, с земли измеряли и во время полета тоже. А Бошка сказал, что не надо было прыгать.
ИВ: Бошка - это имя?
ГА: Фамилия. Национальность - еврей. Мы, когда вышли, я спросил: «Чего ради ты с пеной у рта доказывал обратное. Важнее сохранить человека в этой ситуации, пилот дороже, чем какой-то потрепанный учебный самолет. Если бы был хоть еще боевой самолет. Его надо под пресс, чиненный - перечиненный, латанный - перелатанный». Бошка сказал: «Конечно, я понимаю все это, но я еврей, я не могу себе позволить отстаивать ту точку зрения, из-за которой меня кто-нибудь может обвинить в трусости».
Это для меня было очень новым подходом, потому что я в Баку не сталкивался с проблемой национального неравенства, национальной особенности. Прошло несколько дней и ко мне кто-то подбежал и сказал, что Бошка твой разбился. Я побежал на аэродром, на взлетную площадку эскадрильи. Да, он разбился, и мне оставалось только расспросить - как и что. Он закончил уже училище, получил офицерские погоны, и какое-то количество часов им разрешалось налетать самостоятельно. Своеобразные тренировки до отправки в запасной авиационный полк.
Он летал, машина свалилась в штопор при неточном выполнении какой-то фигуры. Командир звена, который контролировал полет по рации, напомнил правила вывода, бывает человек теряется просто. Ручку от себя, а он на себя берет, усугубляя положение. Если у него левый штопор, значит правая педаль, правый штопор - левая педаль. Бошка спокойно ему ответил, что он все понял, повторил команду, сделал, а самолет не выходил из штопора. Тогда командир эскадрильи подбежал, вырвал у командира звена микрофон и сказал: "Бошка, мать твою..., ты меня слышишь? Прыгай немедленно!" Высота была уже менее 3 км, он положил самолет, он выводил его до полутора километров, т.е. 2 или 3 витка он сделал, самолет не выходил, он отбросил дверцу, и вот тогда центр тяжести самолета изменился или что там, самолет вдруг перестал штопорить. А когда самолет перестает штопорить, то выходит в пике. Между прочим, не хватило ему метров - 700-800 (так Гагарин погиб впоследствии, не хватило высоты после выполнения фигур). Самолет стукнулся о землю, пропахал, а мотор - полторы тонны, от летчика ничего не остается. Хоронили только гроб.
ИВ: То есть все это сдвигается вперед?
ГА: Да. Один сапог нашли, больше ничего. Очень тяжелое впечатление. Имея приказ прыгать, он должен был просто прыгать с самолета. А он: еще один виток, еще один виток, ему не хватило полвитка. Все это в авиационном училище. Действительно, целое кладбище было курсантское.
ИВ: Учеба там довольно трагическая, я смотрю, шла? Это была полу учеба, полу война.
ГА: Учеба очень была тяжелая. Я не берусь определять цифры, нам не сообщалось, но где-то 20 курсантов за время учебы погибло.
ИВ: Там самая натуральная война шла.
ГА: Ну, война не война...
ИВ: Война с машинами.
ГА: Война с машинами. У меня был такой случай. Мы полетели, т.е. я как мешок летал. Инструктор предложил - я согласился. Куда, чего, зачем? Горка. Самолет летит ровно, а ощущение, что опускается, потому что гора поднимается, склон горы. Мы залетели в щелье, которое стало подыматься быстрее, чем скорость самолета. Это маленький учебный самолет Як-2, с маломощным мотором. Инструктор заматерился сразу, и я понял - что-то серьезное, я только потом сообразил, что происходит. Он начал прижимать к стенке и выполнять разворот с большим креном. Инструктор был хороший, и он выпутался. Дотянул до самого последнего момента. Он хотел перехитрить природу и подниматься круче, чем поднимается гора. Потом мне объяснил, не надо никому рассказывать, когда вернемся. Я понял.
Всякое бывало. Были и чисто изобретательские задачи. Помню, в 21 училище были очень строгие экзамены по моторной части. Подсказка исключалась. Как это достигалось? В аудиторию никого не допускали, кроме тех, кто отвечает, а готовиться отвечать по 1-2 человека запускали. Подсказать что-то в такой ситуации невозможно. В помещении только комиссия, стены, части мотора на стендах стоят и разложенные на столе - длинный стол (два стола составлены). Ничего нет больше. Все остальные экзамены сдавались по шпаргалкам, а здесь никак нельзя было. Мне шпаргалки не нужны были. Я интересовался мотором, мотор простой этот М-11, я его хорошо знал. Я всегда был спокоен, что свою тройку получу. Кто-то меня подколол, что ты вот изобретатель, рассказывал то, рассказывал это. Вот тебе задача: заставь преподавателя подсказывать во время экзамена.
Первое, что меня возмутило - задача поставлена неверно. Секрет в том, чтобы я, отвечающий, зашел, взял билет и одновременно получил подсказку. Решение задачи. Я собрал подсказки - красивым почерком написанные и выдернутые из книжки страницы.
Допустим, 20 билетов - 20 подсказок. Значит, длинный стол, на одну сторону стола - 10 подсказок, на другую сторону - 10. На кнопках. Доска еще вот так идет под горизонтальной столешницей. Например, у меня билет 15 - ага, это конец первого стола - справа. Легко нащупать свою подсказку. На правую сторону всего 10 подсказок.
ИВ: Т.е. Вы вначале тянете билет, затем ищете шпаргалку?
ГА: Зачем? Я сажусь на то место, где мне положено, достаю чистый лист бумаги, это тоже разрешается и начинаю сосредоточенно писать: "У попа была собака, поп ее любил...", потом трогаю свое место. Потренировались... Безошибочно, все-таки пилоты. Все вытаскивали исправно свои шпаргалки, никаких сбоев не было. Мне показалось, что этого мало, я подумал, что надо придумать что-то посложнее. Бумага, шпаргалки, книги - я подготовил дубликаты шпаргалок и засунул в те части, по которым надо было отвечать. Например, карбюратор - внутри карбюратора. Снимаешь крышку, достаешь подсказку. Группа сдала на сплошные пятерки. К величайшему удивлению инструктора.
ИВ: Внедрили?
ГА: Сразу внедрили. Такого рода историй было много. Они производили на меня очень сильное впечатление, формируя изобретательский характер. Здесь важен принцип исполнения. В чистом виде. Нетрудно мне было потом после этого решить задачу о пропаже спирта на Кольском заводе, которую дал Биленкин. Биленкин сказал, что это почти чудо, когда я, не размышляя, сказал: «Если нельзя это сделать во время, то надо сделать это заранее, расположив соответствующим образом». Все уже у меня было проверено на практике.
Непрерывно истории происходили. История с гидровентиляцией, ставшей оксивентиляцией. Я рассказывал про это. Кажется, рассказывать нужно дважды, потому что самые интересные эпизоды вспоминаешь после. Трудно сказать, что интересно, что неинтересно. Скажем, большинство эпизодов из авиационного периода неинтересны, потому что они никак не связаны с изобретательством, с техническим творчеством. А в памяти они сидят, как будто в кино посмотрел только вчера.
Вот такой эпизод. В Руставской школе офицеры относились к курсантам, вот ко мне, в частности, как к внештатному преподавателю, хорошо. Потому что это были бывшие аэроклубовцы. А 21 военно-авиационная школа - это кадровая школа, ею она была до войны, т.е. школой пилотов. Там был совершенно иной контингент офицеров, и их задевало, что простой курсант ведет занятия, все хорошо отзываются об этом, и поблажки у меня в связи с этим, можно сказать, неограниченные. Вот был такой эпизод из начального периода обучения. Теорию прошли. Тренировка без взлета. Значит, надо сесть в самолет вместе с инструктором, запустить мотор и порулить, сколько надо.
Я завожу мотор, свято выполняю все инструкции, я их все назубок знаю, - мотор не заводится. Я начинаю снова выполнять первое, что надо делать, второе, третье, четвертое, пятое. Ничего. Слышу мирный голос: «Ну что там у тебя не получается?» Потом голос становится уже немирным. Я понял, что он матерится, как всегда бывает в таких ситуациях, но не по- серьезному, я это почувствовал и понял, что здесь что-то не то. Потом он расхохотался и объяснил мне: «А бензокран у тебя включен?» Бензокран включен, каждый раз при новой попытке включается бензокран, правой рукой тянешься вниз и открываешь бензокран. Бензокран - это шпиль, на нем еще один такой шпиль, как ручка. Надо повернуть на 90 градусов. Простейшая операция. Я именно с нее начинал запуск двигателя. Смотрю, бензокран закрыт. Он мне: «Что ж ты пытаешься запустить двигатель, не включив бензокран». Отвечаю: «Я включал бензокран».
- Как же ты включал, если он стоит у тебя в положении «закрыто». Пошел вон от самолета, а еще преподаватель. И так далее...
С позором был изгнан под хохот всех курсантов. И потом через пару дней я понял, в чем дело. Он сам закрывал, там сдвоенное управление на две кабины. Я открываю бензокран, а он мне закрывает его. Все это, конечно, носит юмористический характер, действительно.
Вот такая история. Их было много, но они характеризуют армейские нравы, скорее, а не то, о чем мы говорим.
Числился я вначале в резерве штаба округа в Баку. После резерва числился в отдельном полку связи, отличающимся тем, что в полку командир был заядлым изобретателем. Изобретал разные приборы, тренажеры учебные.
Что такое отдельный полк связи? Полковник Радинский - командир полка. Есть такое понятие: «кучность стрельбы». Не обязательно попасть в десятку три раза. Главное - кучность. Это очень высоко ценится военными со времен первопечатника Ивана Федорова. И это отрабатывается. Радинский придумал машину, чтобы не тратить боевые заряды, чтобы стрелять втихую, сколько хочешь. Ну, это станок, на станке установлена винтовка, она как бы подвешена в люльке, она качается, - так может качаться и так, почти свободно. Солдат подходит, ложится, прицеливается, стреляет. И из винтовки вылезает штырь, затвор толкает. Вылетает штырь, и замыкается контакт, загорается лампочка. Если кучность обеспечена, то попадаешь все время в контакт, и лампочка загорается. А если промазал, кучность плохая, если второй, третий раз лампочка не загорается, то надо учиться снова. Полезное, видимо, по тем временам изобретение или рацпредложение.
Радинский жутко обрадовался, когда узнал, что я к нему откомандирован по согласованию с Рыбаковым. Сразу мне дал солдат, дал мне свою эту машинку и заставил ехать в Тбилиси в штаб округа, чтобы отстаивать эту самую его штуку. Я что мог сделал, и получил приказ отвезти ее в Москву в отдел изобретательства. Я поехал в Москву. Но это был так, побочный эпизод, потому что все основное время я был занят, и официально по рапорту откомандирован в Каспийскую военную флотилию. Продукты получал в отдельном полку связи. По тем временам это многое значило: 1945-47 годы, карточная система, а там я получал офицерский паек.
ИВ: А жили Вы где, дома?
ГА: Дома. Получал паек и нам на троих хватало: мне, коту и матери.
ИВ: У вас был кот?
ГА: Да, Васька.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Мы подходим к, если не самому интересному, то самому важному. Появлению идеи о ТРИЗ и реализации этой идеи на первых шагах. Надо сказать, что мне все время чертовски везло в смысле внешних обстоятельств, они ставили меня в такое положение, подбрасывали в такие ситуации, ну, максимально благоприятные. Я уже рассказывал, как это было в детстве: соревновательная среда и так далее. Вовремя увиденная книга по фантастике, чуть раньше, возможно, она на меня не так подействовала бы, чуть позже - тоже. Все сошлось, как нельзя лучше.
Вот таким вторым ходом этих положительных обстоятельств было сотрудничество с инспекцией по изобретательству Каспийской военной флотилии.
Тут парадокс. Каспийская военная флотилия - дохлая флотилия: два старых миноносца, две старых канонерские лодки, вспомогательные корабли. Учебная флотилия, по существу, не принимавшая фактически участия в войне, со старой материальной частью. Пожалуй, главным ее подразделением был судоремонтный завод. Вот на таких вот старых заводах, организациях, фабриках, флотилиях, шахтах и создаются максимально благоприятные условия для изобретательства. Так как у них постоянно что-то тонет, горит, ломается, отказывает, и все это нужно срочно ремонтировать, исправлять. Попади я, не дай бог, на какой-нибудь конвейерный завод Форда или конвейерное производство Дженерал Электрик, я бы ничего не смог бы изобрести. Конвейер ненавидит изобретательство. Идеал конвейера - непрерывное движение, серия, штамповка по готовому образцу. А идеалом таких организаций, как Каспийская флотилия, являлось изобретательство, потому что без него или прогоришь, или сломаешься совсем, и будут большие неприятности.
Характерный эпизод - история с прибором следности для бесследных учебных электрических торпед. Привезли во флотилию несколько электрических торпед. Секретный объект, никто его не видел. Я его тоже не видел. Торпеды электрические не то английские, не то американские. Беда обычной торпеды в том, что она оставляет газопаровой след за собой - пузырьки.
ИВ: А что, американские торпеды секретные у нас были?
ГА: От кого секретные - непонятно, от меня, видимо.
ИВ: Ну, во всяком случае не от американцев?
ГА: Обычная торпеда оставляет след - это ее недостаток, а эта торпеда чуть подлиннее, у нее большой аккумуляторный отсек, и электромотор здесь в качестве двигателя. Она не оставляет за собой следа. В этом колоссальное преимущество, если всё хорошо отработано. А тут конструкция новая, неотработанная, она и у американцев давала сбой. Сбои торпед разные бывают, но наиболее типичный сбой торпед - это циркуляция. Торпеда вместо того, чтобы идти прямо в цель, начинает крутиться и возвращается к тому месту, откуда ее выстрелили.
ИВ: К кораблю?
ГА: К кораблю, к подводной лодке. Как бумеранг. Вот на первых стрельбах произошла такая неприятность. Выстрелили, уставились в бинокли и стали смотреть. Стреляли с миноносца старенького, а на борту по случаю важности происходящего был командующий флотилии. Торпеда пошла на циркуляцию. Пока они всматривались и думали, что вроде бы уже время дойти до щита. Она не дошла до щита. А жахнула в борт эсминца.
ИВ: С другой стороны?
ГА: Заряда, взрывчатки не было, торпеда была учебная, но эсминец старый и брони-то нет, довоенной постройки, вернее, времен первой мировой войны. И вот - большая дыра, началась борьба за спасение корабля и так далее. Адмирал бушевал. Крепко досталось всем, в том числе и моему шефу - начальнику инспекции по изобретательству Смогилеву. Он вернулся расстроенным и объяснил нам задачу, чтобы за три дня придумали прибор следности для учебных бесследных торпед, чтобы днем и ночью виден был след. Это легко сказать.
ИВ: А корабль не утонул?
ГА: Корабль выбросило на мель, спасали понтонами.
ИВ: Но дырку сделала торпеда все-таки?
ГА: И дырку сделала, и расшатала швы. Во всяком случае, с большим креном на буксире корабль вернулся. Не знаю, сколько дней дали нашему начальнику, но он нам с Шапиро дал три дня. Шапиро сказал, что три дня - это хорошо, потому что за три дня он успеет сдать экзамены на юридическом факультете. Он примкнул к компании ребят, которые экстерном сдавали экзамены на юридический факультет, и они все шестеро за 8 месяцев сдали. Ему иногда приходилось отвлекаться на обучение.
ИВ: То есть он был вместе с Вами на дружеско-общественных началах?
ГА: Да. Собственно, изобретательство было не его стихией. И я тоже к этому времени полагал, что изобретательство само собой, а главную цель я еще найду. Я остался наедине с книгами и без ТРИЗ, ее еще тогда не было. Просто, танцуя от своего небольшого, но отчаянного опыта, придумал прибор следности.
Прибор следности был придуман неплохо. Днем нужно нечто вроде дымовой завесы - след. Торпеда идет под водой, а наверху появляется след. А ночью нужен огонь. Причем все это должно возникать само при выстреле. Это значит: надо использовать забортную воду, или контакт должен быть с забортной водой. Ну, а дальше было то, что у меня было на катере. Там был карбид кальция плюс забортная вода. Получался след, который шел в камеру сгорания. Здесь фосфит кальция плюс забортная вода. Фосфит кальция все нюхали, но никто не видел.
Когда идет газовая сварка, ацетиленовая, то чувствуешь характерный запах ацетилена и карбида. На самом деле ацетилен и карбид запаха не имеют. Но там всегда присутствует небольшое количество фосфита кальция, который, вступая в реакцию с водой, выделяет фосфин (РН3) - соединение водорода и фосфора. Фосфин, кроме неприятного запаха, никаких полезных качеств не имеет, но сгорает, если его поджечь. Если в нем достаточно всяких примесей, а это, как правило, так и бывает, то он самовозгорается на воздухе. Вот это его свойство я использовал.
Взял аппарат Кипа из учебника химии. Этот аппарат простой. В него можно было запихивать мелкодробленый цинк, наливаешь туда серную кислоту, или поступает серная кислота самостоятельно. Происходит реакция, и выделяется заданное количество водорода. Ну, а в нашем случае нужно было все наоборот: забить фосфит кальция, будет капать вода и будет выделяться фосфин и дифосфин. С водой они не реагируют, пробулькивают до поверхности, вступают в контакт с кислородом воздуха, и дальше все происходит стихийно.
Вообще, моя задача была придумать, чисто теоретически. Внутренняя моя задача была придумать, не придумывая, чтобы было надежно, испытанно уже. Надо сказать, что задание мне тоже было поставлено в весьма общем виде. Когда я попросил посмотреть чертежи торпеды, начальник мне сказал, что для этого нужно оформлять допуск-пропуск и так далее, и зачем тебе чертежи? Я сказал, что надо посмотреть, какой размер нужен. Он подумал и сказал, считай, что тебе нужен размер... и показал приблизительный размер. Отсек свободный для установки прибора размером... - туда можно большую кошку втиснуть, одну или с котом. Одну или с котом - это было довольно-таки важно.
ИВ: Это ваше первое задание было?
ГА: Нет, это одно из первых, но довольно-таки типичное задание. Оно решалось не по АРИЗ. ТРИЗ тогда еще не было, оно рисовалось из максимально имеющегося тогда опыта, оно решалось в аварийных условиях. Нужно было все быстро решать. Вообще, по всем показателям это красивая наглядная история первого этапа сотрудничества с флотилией.
Я прогулял целый день, не являясь никуда. Потом явился с эскизами и осмелился доложить, что все сделано. Вот прибор, я изменил очертания прибора, чтобы он не напоминал стеклянный прибор Кипа. Но это был обычный прибор Кипа, безотказно действующий. Сюда закладываем фосфит кальция, здесь выделяются пузырьки, дальше все происходит стихийно и самостийно. И здесь вступила в действие мощная система, которая наладилась Смогилевым.
Во-первых, изобретение прошло через него. Он дал название "Прибор следности для исследований учебной торпеды". Он сделал несколько полезных замечаний по оформлению. То, что он делал, это было примерно составление заявки на способ.
ИВ: Инженерная проработка...
ГА: Нет, не инженерная проработка. Это заявка на способ, а устройство - это следующие этапы. Это дело главного инженера инспекции по изобретательству Каспийской флотилии - Дмитрия Дмитриевича Кабанова. Инженер, майор, предельно ехидный человек с изумительным характером: смелый, честный, очень хороший человек. Можно сказать, один из немногих, кто мне хотел помочь потом. Он в 1950 году дал мне хорошую положительную характеристику, когда мы уже были арестованы, а в 1954 году, когда было уже второе следствие и реабилитация, то он повторил свою характеристику и очень ратовал за немедленное освобождение. Немногие были такими. Но характер сволочной и ехидный до предела, что было полезным. С меня слетала спесь, самоуверенность. Стоило мне слегка вспомнить, что это пройдет через Д.Д.Кабанова, как я утихал и начинал делать все с солидным запасом прочности.
Вот он делал инженерную проработку, потом это поступало к технику Прокопенко. Техник Прокопенко великолепно знал судоремонтное хозяйство и мастерские и все прочие возможности флотилии. Он мог сразу сказать: этого материала у нас нет, а это проще сделать из этого, а это нельзя выкинуть и заменить тем-то и тем-то. Исправленные им чертежи были приспособлены для быстрой реализации в условиях Каспийской флотилии. Ну а дальше все дело делала Зиночка - копировщица, которая быстренько делала чертежи, чистые копии снимала с них, и все было в ажуре. А к этому времени шеф уже возвращался с бумагой, с рапортами, с резолюциями от директора завода, и все шло быстро. А дальше действовал механизм секретности. Меня не допустили, я и не рвался, правда, к испытаниям. Первый раз испытали ее на заводском дворе в бассейне. Видимо, реально мог увидеть каждый. Но я и не помню, почему я не посмотрел, я не видел, как это горит. Она безотказно срабатывала при выстреле. А я в то время решал другую задачу.
ИВ: Это как-нибудь оплачивалось или считалось обычной работой?
ГА: Это считалось обычной работой. Какие-то премии выписывались, но проходило какое-то время. Да, оплачивалось, потому что инспекция флотилии была не на хозрасчете, а на год поквартально получала определенную сумму от министерства, ну тысяч 15-20 тогдашними деньгами, не так много, но это шло только на вознаграждение, на премирование, на всякие сверхурочные работы.
Д.Д. Кабанов работал по теме "Сбор плавающей нефти по водной поверхности". В бакинской бухте к этому времени начало появляться много нефти, настолько много, что ее гнало толстым слоем на стоянку катеров флотилии. Кто-то бросил за борт спичку и устроил маленький пожар. Все кончилось благополучно, но опять-таки та же самая схема. Командующий вызвал шефа - получил тот нагоняй, дал ему сколько-то дней на решение проблемы.
ИВ: Что-нибудь сгорело?
ГА: Нет, ничего не сгорело, но выяснилось, что Каспийская флотилия не первая столкнулась с этой проблемой, это была большая проблема для многих гражданских организаций, и что многие работают над этой проблемой и нужен какой-то корабль. Д.Д. Кабанов взял нас на испытание этого корабля: я и Смогилев были приглашены.
ИВ: Кто был из них старше?
ГА: Смогилев старше.
ИВ: Он работал у Смогилева?
ГА: Да, он работал у Смогилева, т.е. Смогилев - начальник инспекции, а Кабанов - главный инженер.
ИВ: А Вы просто прикомандированный?
ГА: А я просто прикомандированный. Я проходил службу.
ИВ: А Шапиро?
ГА: Работали мы вдвоем, но я, например, проходил на службу по своему пропуску, а Шапиро выписывали пропуск как гражданскому человеку для прохода на территорию каждый раз. Это не вызывало никаких трудностей.
И вот отправились мы смотреть их корабль. Большой катер типа прогулочного. В носовой части конвейер - транспортер, опущенный в воду сверху вниз, и на транспортере привязаны куски пакли. По замыслу изобретателей пакля смачивается нефтью и не смачивается водой, поднимается вверх, проходит между роликами, как в стиральной машине, и отжимается нефть. Когда я посмотрел, то сказал что-то нецензурное по поводу этой конструкции.
ИВ: Смех- смехом, а в 1984 году у нас здесь в Баку была выставка "Нефтегаз-84", и норвежцы привозили точно такое же судно. Там, правда, на конвейере стоял транспортер не из этих тряпок, не из мочалок, а из какого-то синтетического материала, и там скребок просто соскребывал, и к этому материалу приставала не только нефть, но и масло, а вода не смачивала.
ГА: Во всяком случае пакля делала это плохо. И судно курсировало посередине бухты, собирая нефть. Нефти было много, но в открытый кран сборника выливалась отжатая вода и больше ничего. Собралось много чинов гражданских, министр нефтяной промышленности и прочие, они сказали, чтобы идти к берегу - там побольше нефти. У берега действительно было больше нефти, но опытный Смогилев сказал, что дело может плохо кончиться, так как у берега камни. Он как в воду смотрел. Собрали полведра нефти, а потом с кормы подул ветер и вынес судно на мель. Там засели. И нас катерами маленькими вытаскивали. После этого Кабанов сделал свое изобретение, отличное было изобретение.
ИВ: Самостоятельно?
ГА: Да, самостоятельно. Сделал изобретение... Это надо нарисовать, так не расскажешь. Идеально кусок нефти, плавающий на поверхности, поднимается сам вверх, в воздух, так как он тяжелее воздуха. Надо, чтобы наверху тоже была вода, столб воды. Если бы был столб воды, то он всплыл бы сам и остался бы наверху где-то там. Вот так это и было сделано. Два поплавка от гидросамолета списанного, между ними бак с трубой. Бак с трубой заливается водой. Атмосферное давление держит воду в баке, и по морю перемещается водяной столб. Там, где он проходит, там чисто - нефть всплывает.
ИВ: Раструб какой-то? Открытый конец от этого бака?
ГА: Да, раструб, он между поплавками. Между ними труба, которая касается поверхности. Ну и все. Еще там усы большие были перед этим кораблем. Скажем, толщина нефти 2 миллиметра. Благодаря усам, собирается ее даже 5-6 мм. Набрали очень много. Днем и ночью работала эта машинка, очищая акваторию.
ИВ: Там еще двигатель был?
ГА: Двигатель для самодвижения, маленький. Что делать с этой нефтью, она не годилась как нефть, была некондиционной? Кабанов придумал изготавливать из нее покрытие для крыш, которые надо крыть киром. Кир был дефицитным, дорогим и не очень прочным. А это оказалось отличным покрытием. Покрыли все дома Каспийской флотилии, административные здания, гражданским передавалось. За какой-то срок, я уже не помню, за полгода или за год было покрыто 20 тысяч квадратных метров. Довольно много по тем временам, и качество покрытия было очень хорошим. Лучше, чем кир. Туда какое-то количество кира добавлялось, но основную массу составляла вот эта загустевшая масса.
У меня тоже был проект - способ сбора нефти на плавающей поверхности. На меня произвел впечатление первый пожар, с которого все началось. Я думал, зачем ее собирать, не зная, что с ней делать. Ее надо сжигать на корню. И я спроектировал, можно сказать, сделал эскиз простенького устройства. Колпак, покрытый сеткой, как в безопасной горной лампе, зажигалка электрическая, и все это вынесено как в кратере Макарова. Во-первых, плохо зажигалось. Я уже не помню, кто из работяг, участвующих в испытаниях, посоветовал мне налить бензина, чтобы зажглось лучше. В результате произошел оглушительный взрыв. Взрыв шикарный, я привык к этому. Не испугался, но от шеста осталось метров 15.
ИВ: А лампа утонула?
ГА: Все исчезло совершенно мгновенно. А задумано было хорошо.
Вот несколько эпизодов из эпохи раннего сотрудничества с Каспийской флотилией. Кроме этих чрезвычайных случаев была и работа над своей темой.
Я пропустил еще один момент. Д.Д. Кабанову, когда он придумал свою нефтеловушку, надо было решить большую задачу, чем изобретательскую. Изобретательскую задачу он решил блестяще. Ему нужно было добиться внедрения. Это легко сказать: для этого надо было два списанных поплавка и так далее. В армии может 2 года пройти, пока ты получишь один списанный поплавок и то не того размера. Он построил действующий макет, он взял аквариум, сделал маленькую лодочку. В лодочке был привод от игрушечного двигателя. Лодочка стояла, макет стоял на месте. Двигатель вращал воду, заставляя ее циркулировать по аквариуму. В аквариум выливалась пробирка нефти. Вот смотрите, - говорил он, - пять кубиков я выливаю. Модель из трубочек и бака - стеклянная. Было видно, как вытесняя воду, всплывает нефть наверх. Он снимал, выливал снова пробирку. На всех это произвело ошеломляющее впечатление. И огромнейшее - на командующего. Он долго играл с этой штукой, требовал, чтобы мы приносили разные сорта нефти. Бензин, керосин - на всем испытывал. Но закон Архимеда срабатывает одинаково во всех случаях.
ИВ: Вообще-то сильный очень прием внедрения - сделать модельку или что-то более мелкое на основе этой, но наглядное.
ГА: Да, я крепко запомнил этот случай. Должна быть сделана вещь (модель). Если нельзя сделать в натуре один к одному, надо сделать один к десяти, один к ста, один к тысяче. Маленькую модельку. Это надежнее.
Я понял, почему изобретатели вечного двигателя приходят не с чертежами в последние 500 лет, а с модельками. Кстати, приходили к нам и изобретатели с вечным двигателем.
ИВ: К вам?
ГА: Да. Очень часто приходили, писали письма. Во всяком случае, работая с этими людьми, терпению научился. Вот пришло одно письмо. Я показал это письмо от сумасшедшего начальнику. Сказал, что не могу ему ответить.
Начальник жутко ругался, объяснил мне, что сумасшедшие тоже люди, что принципы гуманизма требуют объяснить изобретателю все. Вызвал машину, и мы поехали к этому изобретателю. В типично коммунальном дворе показали нам квартиру изобретателя. Мы зашли. Из мебели были только газеты. Весь пол устлан газетами, на подоконнике тоже пачка старых газет. Изобретатель был без штанов, то ли ремонтировал, то ли... ну, сидел в кальсонах. Типичный сумасшедший, глаза блестят. Он был музыкант. Его идея состоит в том, что морская связь с помощью флажков во время боя неудобна. Могут не заметить. Поэтому он предлагал звуковую связь. У него труба была и он начал играть сигналы: противник слева, противник справа, - ну, как он понимал.
Играл на трубе, показывая, как сильно отличаются сигналы, если их несведущий человек разучит и разберется. Я не выдержал, прыснул под негодующим взглядом начальника и выбежал на улицу. А начальник дослушал его, досидел, пообещал, что поможет ему внедрить. И помог ему, так сказать. Выписал 20 рублей в качестве материальной помощи.
Но были случаи, когда и у начальника запасы терпения кончались. Пришел один изобретатель вечного двигателя, прошел в комнату, где сидел начальник. Потом слышу вопли, крики: "Вон!", - ругань 12-бальная и все прочее.
Впоследствии выяснилось, что он сделал. Он принес лампу, стекло от керосиновой лампы, оно имеет форму цилиндра с утолщением, вынул презерватив, надул, вставил в лампу цилиндрическую, он, видимо, напрактиковался, - рассказывал начальник, - и сверху налил воду. Презерватив начал всплывать.
ИВ: Он что завязал его?
ГА: Я не знаю, завязал он или держал, я не видел это зрелище, я только знаю по рассказам начальника. Он продемонстрировал движение презерватива в сторону расширения лампового стекла. Давление меньше и он как бы всплывает и расширяется, это вполне естественно. Ну вот, заявил, что по окружности так вот, потом он погружается, все это в воде, всплывает, всплывает, всплывает, расширяется, всплывает, всплывает, всплывает, расширяется. Начальник ему объяснил наглядно, он сам надул все это дело, но установил в расширенном состоянии, когда цикл закончился. Т.е. сказал, откуда взять силу, кто же сожмет? Человек удивился, как это. Он зациклился на этом. Снова взял стекло, снова достал новый презерватив и снова вставил в узкую часть. Вот тут начальник не вытерпел и сказал, чтобы тот шел со своим изобретением подальше. Изобретатель сказал, что пожалуется.
ИВ: Тоже с макетом пришел...
ГА: Анекдот.
ИВ: Вам было там весело?
ГА: Я не считал это работой. Это натуральная интересная жизнь. Была и рутинная работа и не рутинная, творческая.
ИВ: А в чем вообще состояла работа, в принципе? В том, чтобы изобретать или в том, чтобы консультировать?
ГА: Решать изобретательские задачи. Читал темник по флотилии и...
ИВ: То есть работа состояла в том, что Вы брали какую-то тему из темника и шли, смотрели эту задачу.
ГА: Да шел. Приходили изобретатели со своими задачами нерешенными или решенными, чтобы оформлять заявки. Работы по горло, всем хватало. Я очень быстро научился тому, что сейчас называется основами патентоведения, тогда это называлось основы советского изобретательского права и техника составления заявки. Шапиро тогда крепко набил руку на составлении заявок. Это юридический документ и, как говорится, ему карты в руки. Работу мы свою честно выполняли. Но даже в этой плановой работе были сюрпризы. Однажды начальник объявил, что он тоже составил темник, настоящий темник и хочет нас познакомить с ним. Темы секретные, и, чтобы не вынесли, пойдут такие, такие.
Соблюдалась секретность. Мы пришли, сели, было еще человека три - изобретатели, которые постоянно ходили. Он раздал листики бумаги, с проставленным номером копии, секретные. Я был удивлен первой темой. Суть этой темы состояла в том, что, допустим, противник на поле боя произвел взрыв атомной бомбы (ядерных бомб тогда еще не было). Самая страшным оружием была атомная бомба. Ну вот, взорвалась атомная бомба. Наш боец мог переждать взрыв атомной бомбы и потом ринуться в атаку. Чего не хватает бойцу? Ему не хватает плащ-палатки, которая защищала бы его от всех неприятностей, связанных с атомным взрывом. Это было так красиво изложено.
Я представил себе: сидит, закутавшись в плащ-палатку, наш боец Василий Теркин, закручивает махорку и поглядывает, спал этот гриб проклятый или не спал. Мне стало смешно, и я рассмеялся и был изгнан.
ИВ: Остальные темы вы не дослушали?
ГА: Остальные не дослушал. Там была такая тема, мне позже ее дали, не сказав, что она оттуда. А потом выяснилось, что она из этого темника. Все темы были лихие. В том числе и эта. Смогилеву тема показалась принципиально нерешимой. Это тема, связанная со светомаскировкой литейных цехов.
ИВ: Это его задача?
ГА: Да, его. Он ее извлек из какой-то специальной литературы. Как маскировать огненные отблески в литейных цехах во время налетов. Он не специалист был.
Ну вот, эту задачу мне тоже приходилось решать. И здесь мне помогла химия, помогла ТРИЗ фактически. Решение задач, оформление заявок своих и чужих, помощь изобретателям, разнообразные консультации. Я очень быстро освоил патентоведение, и тут у меня появилась мысль, что хорошо было бы покопаться в литературе по технике решения задач. Проколов у меня почти не было, я решал неплохо задачи, но я чувствовал, что должна быть литература еще, какие-то книги.
ИВ: А у Вас к этому времени у самого выработались какие-нибудь приемы решения задач?
ГА: Ну конечно выработались. Например то, что мы теперь называем использование внешних вещественно-полевых ресурсов. Для уменьшения веса катера еще тогда в школьные годы мы использовали в качестве горючего забортную воду.
ИВ: Нет, вот сейчас это как объяснение идет, или это прямо тогда так и формулировалось?
ГА: Да, это тогда так и формулировалось - для уменьшения веса катера. А сейчас это формулируется - для уменьшения веса объекта.
ИВ: Понятно. Это так и формулировалось, как прием это получалось у Вас, и Вы его вывели как прием и использовали для решения задач или так Вы случайно там, случайно здесь?
ГА: Нет- нет- нет. Я не воспринимал это именно как прием. Однажды для уменьшения веса я использовал то-то и то-то. Сейчас мне тоже надо уменьшить вес, почему бы мне не использовать тоже самое. Что это, прием или не прием, кто его знает. Нет, видимо, какой-то резкой границы, когда человек использует его сознательно и бессознательно.
ИВ: Нет, если человек его вывел как прием, как опыт. Это слова только, это название. Если человек сознательно усек это...
ГА: А на что еще опираться? Опираются на опыт.
ИВ: Опираться можно на опыт решения задач, а можно - на опыт применения приема.
ГА: Нет, это - схоластика. Человек опирается всегда на опыт. На большую или меньшую общность этого опыта, это зависит от натуры, от умения анализировать. Но как сознательная система решения - это отсутствовало. В 1946 году мне попалась книжка Орлова "Секреты изобретателя".
ИВ: Трактат?
ГА: Нет, трактатом она позже стала, когда разбухла до большой толщины. Первая книжка была именно о приемах, 5-6 приемов там рассматривалось, типа прием наоборот, прием объединить, прием изменить размеры, увеличить или уменьшить. Но задач бесчисленное множество, а приемов тоже должно существовать бесчисленное множество. Ну, скажем, если задач 2 млн., а приемов 10 тыс., мне не легче от этого. Я должен найти, какой мне прием применить, все равно 10 тысяч надо перебирать. Должны быть книги какие-то.
Первая мысль о теории у меня возникла, когда я не смог хорошо, эффективно помочь тем, кто приходил и просил помочь со своими задачами. Свои задачи я решал. Может не всегда решал успешно, как, например, с взорвавшимся устройством для очистки нефти. Лично у меня не было потребности. Я был доволен тем, что я придумывал. Но я видел, что я мало чем могу помочь другим. Я очень хорошо освоил патентоведение, оно несложное было тогда. Для оформления заявки, они тогда достаточно свободными были. Мы легко и эффективно помогали в этой части. По контрасту с этим, мы мало им могли помочь в решении творческих задач.
Ну, например, помню был такой случай. Пришел специалист, водолазный майор Никонов, инженер-майор Никонов. Он пришел с дикой идеей использовать обмазку, вернее обмазать скафандр с внутренней стороны - водолазный колпак - составом, который поглощает углекислый газ. Зачем это нужно? Ну, вот идет водолаз, пережался шланг. Малый запас кислорода был в тогдашних водолазных костюмах, да и в современных такого типа - тоже. Это не акваланги. Шланг запутался где-то, зацепился, перегнулся.
ИВ: То есть опасен тот объем, который имеется.
ГА: Да-да-да. То есть несколько раз вдохнуть и выдохнуть и все. Накапливается углекислый газ, и человек теряет сознание. Вот он придумал обмазку. Пришел ко мне как знающему хорошо химию, давай вместе обмозгуем, вместе подадим заявку. Он придумал само действие, что надо намазать, а чем намазать? Ну, намазать это понятно чем, ну, что поглощает углекислый газ? Грубо говоря, известью. Но известь - это противоречие при современной технологии. При попадании на кожу, на тело человека получается страшный ожог. Активное вещество должно быть, чтобы поглощать углекислый газ и активного вещества не должно быть. Кроме того, мне вообще не нравилась идея обмазывать. Она покроет, с поверхности поглотит углекислый газ, а то, что там внутри, останется. В дыхательных приборах такой состав был, который поглощает углекислый газ. Этот состав как крупа, пористые гранулы. С очень большой суммарной поверхностью. Они быстро и много хватают. А здесь сплошное покрытие. Я ему начал говорить, а он мне сказал: "А ты можешь придумать что-нибудь лучше?". Ну, не помню, то ли я сказал, что не могу, то ли что попробую. Я ничего не мог сказать определенного. А задачу менять он не давал. Например, сделать более общей задачу, изменить конструкцию скафандра в целом.
Такие случаи были еще и еще, и я чувствовал, что мне нужно найти теорию. Пойти в библиотеку специально и поискать теорию. Я пошел. Нашел знакомую мне уже книжку Орлова, но это мелочь. Порылся в книгах. Ну, во-первых я не нашел массы книг, что меня не просто удивило, а потрясло и поразило. Мне казалось, что если по патентоведению целые полки книг стоят, есть специальный журнал-бюллетень "Изобретение", есть доктора юридических наук, которые заняты целиком изобретательским правом. То по психологии изобретательского творчества, технологии решения изобретательских задач должно быть в десять раз больше материалов. А я нашел всего несколько книг. Наиболее капитальные из них- это книга Якобсона "Процесс творческой работы изобретателя", первая часть. Вторая так и не появилась. Книга Якобсона представляет собой пересказ книги Росмана, вышедшей за несколько лет до того. Книга Якобсона - 1934 года.
ИВ: Росман - американец?
ГА: Да.
ИВ: Не переведенный у нас?
ГА: Не переведенный у нас. И очень подробно пересказанный Якобсоном. Книга Якобсона заканчивалась тем, что он обещал во втором томе рассмотреть внутреннюю технологию. Он рассматривал такие вопросы как, например, в каком возрасте лучше изобретать и так далее, от чего шаманством несло, так сказать, за версту. А у меня был подход такой: даешь науку! Должна же быть какая-то наука, как патентоведение. Патентоведение на глазах превращается в творческую науку. Оформление заявки и то становится в совокупности решением действия. Решение задачи тем более должно быть. Я хорошо знал историю техники, и меня не надо было убеждать, что технические системы развиваются по определенной закономерности. Меня надо было только убедить, что закономерности познаваемы и могут быть использованы для сознательного решения задач без излишнего перебора пустых вариантов. К этому я и пришел где-то в районе 46 года. Очень быстро после начала работы. Но не сразу. Было бы неверно сказать, что я один раз зашел в библиотеку и оттуда вышел, неся в голове драгоценные идеи ТРИЗ. Ничего подобного не было.
Была вначале досада, что я не нашел книги. Потом я с месяц ходил и читал Якобсона и те книжки, на которые он ссылается. Просматривал классику марксизма-ленинизма. Постепенно я пришел к выводу, что такой теории нет, что это удивительный пробел, и мне здорово повезло или, наоборот, не повезло, что я не могу найти такую книгу. Я, конечно же, понял, что должен сделать большое дело. Создать, отобрать приемы, создать теорию, написать, внедрить её. Большой и интересной работы года на два. Я сказал Шапиро об этом. Он охотно согласился и сказал, что надо внимательно посмотреть у классиков марксизма-ленинизма и найти какие-то полезные рекомендации.
Диалектический материализм, развитие систем подчиняется диалектике, а диалектика - это марксистская наука и так далее. Первым делом мы рассказали об этом Д.Д.Кабанову. Правда, рассказали мы ему об этом не сразу. Было страшно пойти и сказать, боясь, что он ответит: «Как, вы не читали такую-то книгу, там прекрасная теория, давным-давно все это известно. И какая может быть теория, если все зависит от генетики». Мы еще раз и еще раз проверяли и пошли мы к нему, я это хорошо запомнил, это был уже где-то 1947 год...
ИВ: Вы пошли к Д.Кабанову с Шапиро?
ГА: А мы все время ходили вдвоем. Это был сорок седьмой год. Мы пошли тогда к нему, когда у нас четко сформировалось понятие об изобретении, как о преодолении технического противоречия. Любопытно, что, скажем, сейчас эти два понятия, т.е. продвижение к идеалу, стремление к идеальному результату, увеличение степени идеальности и возникающие при этом технические противоречия - они даже как-то неотделимы. Трудно объяснить полноценность одного без другого. А тогда главным казалось, что развитие идет через преодоление противоречий. То, что развитие идет в направлении улучшения идеальности, этот прием я часто применял при решении задач, но он казался очевидным и не такой важной находкой.
ИВ: А как сформировалось это понятие насчет противоречий?
ГА: Очень мягко и плавно. Что значит решить: мы хотим создать теорию решения изобретательских задач. Что значит решить задачу? Решить задачу, - это значит найти и устранить противоречие. Потому что весь опыт, имеющийся у нас, все, что нам было известно по литературе об изобретательстве, - это была борьба с противоречиями. И личный опыт, и литература, и история - все это показывало. Вспомним, как у меня начиналась работа с катером. Мне надо было получить заданную мощность от батареек, батареек хватало на быстрый электролиз воды. Я грузил, грузил батарейками корабль, выигрывая - в одном, так сказать, пока он не утонул, проиграл - в другом. Таких противоречий изобретательская работа давала очень много.
ИВ: Я другое хочу спросить, вот для того, чтобы это подметить, надо хорошо знать технику, а Шапиро, он в технике разбирался неважно. Меня интересует роль Шапиро в создании ТРИЗ, в создании изобретений ваших?
ГА: В технике Шапиро, действительно, разбирался неважно, но он участвовал в разработке теории решения изобретательских задач на начальных этапах. Участвовал в обсуждении. Она является не столько технической, сколько философской теорией. И он участвовал. Мы достали книги Энгельмейера, прочитали одну, вторую, третью. Читали, обсуждали. Он в этом участвовал не меньше меня.
ИВ: Значит, первоначальный толчок - это вдвоем?
ГА: Не было единого первоначального толчка, было все постепенно, плавно. Зная всю эту историю, вспоминая ее, я не помню, чтобы было что-то такое. Я помню очень хорошо все обстоятельства, когда появлялось решение одномоментное. Например, скажем, позже. Вот, например, дыхательный прибор, я хорошо запомнил дыхательный скафандр. Я помню не только то, что я сразу решил эту задачу в трамвае, а где я находился в это время в трамвае, какой был номер трамвая, т.е. я хорошо запомнил эти вещи, которые отдельно возникали в какой-то момент времени. А сама по себе идея возникла постепенно, и сказать, что она у меня возникла на два месяца раньше, - не знаю. Очевидно я ее в готовом виде изложил Шапиро. Но, это не было никаким событием ни для него, ни для меня. Два года ушли на то, чтобы постепенно дозреть до понимания сложности задач и создания теории.
ИВ: Фактически с сорок седьмого года?
ГА: Скорее с сорок шестого по сорок восьмой годы.
ИВ: То есть Вы начали читать целенаправленно книги Энгельмейера в это время?
ГА: Я начал читать книги еще в поисках готовой теории.
ИВ: Это когда?
ГА: Где-то сорок шестой год, сорок пятый - книжка Орлова, одна из первых. В библиотеку я начал специально ходить и рыться в этом отделе, подбирать тематически, - это в сорок шестом году.
ИВ: Зимой или летом?
ГА: В библиотеке нет ни лета, ни зимы.
ИВ: Вы все это время жили у себя дома, не в казармах?
ГА: Жил дома. Были отлучки, командировки. Например, в сорок шестом году во время голода, я был направлен под Минеральные Воды на косьбу сена, как командир взвода. Это было аварийное мероприятие на два месяца. Сена я лично никогда много не косил, а взвод состоял из таких же городских косарей. Начальство быстро это поняло, перебросило нас на обслуживание машин, которые упаковывают сено в кубики и обвязывает проволокой. Там мы и работали, жили в шалашах. Вот такие эпизоды были, но в принципе жизнь была монотонная.
ИВ: Вы в это время нигде не учились?
ГА: Нет, я учился. Я восстановился в АзИИ и медленно, медленно сдавал предметы. Один зачет сдам, потом в спячку впаду. Мне показалось, что это не то, что мне нужно. Тогда я поступил на заочный факультет физмата Азербайджанского государственного университета. В то время можно было поступать в два высших учебных заведения. Я закончил семестра три и вылетел, ушел в результате женских страстей. У меня появилась знакомая, которая там училась на химфаке.
ИВ: В АГУ?
ГА: Да. К ней начали подъезжать азербайджанские преподаватели. Была такая эпоха, когда они могли себе позволить подъехать. Я поговорил с ними, а когда пошел сдавать высшую алгебру, выяснилось, что принимают эти преподаватели. Три часа я сдавал экзамен по высшей алгебре. Нельзя сказать, что для меня было это полной неожиданностью, меня предупреждали, что может оказаться так, что будут принимать экзамен те преподаватели, с которыми был у меня серьезный разговор.
ИВ: Как Вы поговорили, Вы дрались?
ГА: Я пришел в военной форме, а так избегал носить. Пришел в университет и сказал, чтобы они прекратили приставать к девушке. В ответ: "А мы что, мы ничего, кто вам сказал?" А через пару месяцев мне пришлось им сдавать экзамен. Я получил тройку, первый раз в жизни в ВУЗе, а тройки я не любил получать. У меня пропал интерес к занятиям. А еще представил, что пока закончу факультет, я затрачу массу сил, будут двойки, будут тройки. Зачем мне это нужно? И я ушел.
ИВ: А на химический факультет Вы не думали поступать?
ГА: Не было заочного факультета. У меня были такие соображения: химию я одолею и так, а вот физмат – это новая для меня область, пригодится в изобретательстве, в будущем.
Был переломный период: 1946-48 годы. Очень медленно тянулись эти два года. Когда менялась цель жизни. Если прежняя цель - изобретение, крупное изобретение, видимо связанное с подводной техникой, то в сорок восьмом году уже четко определилось - теория решения изобретательских задач.
ИВ: Вы продолжали изобретать?
ГА: Изобретать я продолжал.
ИВ: А эта Ваша оксивентиляция, это тоже Вы сделали?
ГА: Это было лето сорок седьмого года.
ИВ: Расскажете?
ГА: Но уже не сегодня.
Выпал существенный момент. Могло показаться, что я занимался в основном изобретательством и все. Это не совсем так. Я готовился по системе, напоминающую систему Любищева. Была универсальная подготовка, она могла быть использована при любом случае и для изобретения, и для теории изобретательства. В девятом классе я начал планировать расход времени, анализировать причины потерь. Девятый класс - 1941-42 годы. Потом это с перебоями продолжалось в сорок четвертом.
ИВ: А эта система что-то изменила?
ГА: Она резко подняла КПД подготовки.Она сделала более сознательным движение к цели под названием изобретательство или что-то с этим связанное. Я вырабатывал по одиннадцать-двенадцать часов в день в середине сороковых годов. Это очень здорово. В 46-49 годах были отдельные месяцы, когда я даже отрабатывал по тринадцать часов, кроме учебных занятий.
ИВ: А что Вы считали отработкой? Библиотеку?
ГА: Библиотеку, решение изобретательских задач. С сорок шестого года уже работал над теорией изобретательства. В основном, работа, так или иначе связанная с теорией изобретательства. Сначала довелось перечитать массу литературы, написанной в предшествующее время. Потом, когда я убедился, что теории нет, книги философские, по истории техники, по истории науки.
ИВ: Вы занимались в библиотеке один или вместе с Шапиро?
ГА: Частично вместе, обычно три-четыре дня в неделю я приходил в библиотеку к открытию.
ИВ: А с работой это как было связано?
ГА: Никак.
ИВ: Вам не надо было являться к определенному часу во флотилию?
ГА: Вот этого не было.
ИВ: То есть там режим был свободный?
ГА: Режим был свободный, но всегда было задание. А я всегда выкраивал сверх задания, задание сжимал, и времени оставалось очень много, весь вечер.
ИВ: Шапиро вел такой же образ жизни?
ГА: Шапиро вел другой образ жизни. Шапиро появлялся в библиотеке в час дня или в пол второго. Сидел часа два, два с половиной. Я ему заранее брал книги, и потом он уходил. За все эти годы Шапиро ни разу не работал вечером. У него был свой распорядок дня.
ИВ: Из ваших рассказов получается, что вы совершенно разные люди?
ГА: Очень разные.
ИВ: А каким же образом вас связывало изобретательство?
ГА: Ну связывало с переменным успехом. Связывало тем, что поначалу Шапиро увлекся быстрыми перспективами. У меня были планы действия, были задумки и прочее. Первые действия притягательные. Он пошел вместо филологического факультета со мной в АзИИ, это тоже подействовало притягательно. А потом у нас были соавторы в подаче заявок на изобретения.
ИВ: Кажется, один из них был Ваш «доброжелатель», короче говоря - доносчик?
ГА: Да, были такие «доброжелатели»... Один из них появился на горизонте чуть раньше моего отъезда в армию в сорок четвертом году. Учился вместе с Шапиро, перевелся откуда-то, вместе с Шапиро учился на нефтемеханическом факультете, учился вместе с ним на юридическом экстерном. Сам по себе сдал экстерном в институте иностранных языков - английский. Читал по-английски, свободно говорил. Очень талантливый, эрудированный, начитанный человек. Блестящий ум, полное отсутствие высокой нравственности.
Вот пример: я много сил потратил на то, чтобы собрать экспериментальную установку для синтеза перекиси водорода. Не было частей, не было денег на оплату сварки и так далее. Хотя работа была казенная, но занимала у меня в общем-то много времени, усилий мысли. Я пожаловался ему. Он сказал, боже мой, это все так просто: ты можешь достать немножко концентрированной перекиси водорода? Я сказал, что можно достать пергидроль, повысить его концентрацию раза в два. Ну так сделай вот это, и не надо даже повышать концентрацию, - сказал он, - и налей туда, как будто получилось во время опыта. Комиссия, дескать, ничего не поймет. Я обалдел, а смысл? В чем смысл показывать, ведь все равно все это испортится после первого успешного опыта. Ну и пусть, - сказал он. - Зато после этого уже можно будет требовать, чтобы в Москве построили полупромышленную установку, нормальную, отпустили средства на нее. Самое поразительное, что это не лишено логики, но логики...
Он то примыкал к нам, когда намечался успех, тогда подписывал заявку, участия никакого не принимал. Вот, может создадим мощный коллектив и тогда он наверстает, а так у него все находились какие-то дела.
ИВ: А Шапиро не отходил в это время?
ГА: Шапиро с 46 по 48 годы не отходил. Он отошел в сорок восьмом году или в начале сорок девятого года. У нас есть одно авторское свидетельство, которое было получено вместе с нашим «доброжелателем». Оно не дало нам никакого вознаграждения в том смысле, что это небольшое изобретение, несущественное. А получилось от этого авторского свидетельства значительно больше навара, чем от наших сильных изобретений. «Доброжелатель» авторское свидетельство показывал девочкам, показывал начальству, показывал в институте, где он учился, указывал в анкетах и так далее, вообще, он везде использовал это несчастное авторское свидетельство. Речь шла о повышении емкости поглотительного патрона, который в дыхательных приборах поглощает углекислоту. Углекислота тяжелая, и поглощается только поверхностным слоем гранул извести. Получается СаСО3 - мел, он уже не пропускает дальше углекислый газ под гранулы. Вещь сама по себе интересная, но нам удалось повысить емкость процентов на двадцать, это не так много для водных условий. Конструкция потом усложнилась, правда, я бы сказал, что своеобразно усложнилась: она стала сложнее, но ее легче стало изготавливать в простых условиях, а не в заводских.
В 1946-47 годах работа, в основном, была ориентирована на изобретательские задачи, связанные с созданием дыхательных приборов. А времени это отнимало очень много, потому что, кроме очередных задач, часто следовали какие-то аварийные срочные задачи, которые тоже надо было решать. Тогда вот была также задача Смогилева о светомаскировке литейных заводов. Я вкалывал много, работал по плану: химия, физика, изобретения. Планомерно просматривал старые изобретения с 20-х годов, старый журнал "Изобретатель", литературу по истории техники, кроме того, я включил в план и общеобразовательные предметы: историю и литературу. Сидел на работе или в библиотеке, или дома - сидел и работал.
ИВ: У Вас прослеживается несколько линий в тот период: первая - эта работа непосредственно во флотилии, вторая - библиотечная работа, третья - учеба в институте...
ГА: Да, но фактически все это было одно, кроме института. Тем более, что я тогда уже осознал, что это досадная потеря времени. То есть мне абсолютно была ни к чему начертательная геометрия. Надо было сидеть и делать вещи, которые ни мне, ни современному прогрессивному человечеству совершенно не были нужны - чертежи... Я знал, что это не то, что требуется мне в настоящей жизни.
А так все было с довольно высоким КПД: на работе я брался только за такие задачи, которые так или иначе были связаны с основной линией. Тут ведь какая линия. Почему, скажем, появилась перекись водорода? Дыхательный прибор работал на перекиси водорода, а перекись водорода была только в виде пергидроля, 6% раствора, 70% воды – балласт. И Смогилев сказал, что пробить эту вещь мы сможем тогда, когда одновременно положим на стол способ производства концентрированной перекиси водорода.
Так что все это была одна линия. Получение перекиси водорода, хранение перекиси водорода, повышение концентрации полученной перекиси водорода и разнообразное применение перекиси водорода для дыхательных целей. Я не знал к этому времени более мощного для водных, для водно-военных условий источника кислорода. А дыхание - это обеспечение кислородом в большом количестве и поглощение углекислоты, тогда уменьшается расход кислорода.
Вот Кусто пошел по другому пути: он взял большой баллон, нагнал туда под давлением 200 атмосфер воздуха обыкновенного и напрямую открытым циклом стал его применять. Одного баллона хватало на 20 минут. Меня принципиально он не устраивал, это был не тот прибор, который нужен; он был неглубоководный, а с глубиной увеличивается быстрый расход кислорода аквалангов. Он недлительный, потому что не имеет замкнутого дыхательного цикла. А мне нужен был прибор, в котором человек жил бы под водой, работал под водой, то есть в идеале -человек-амфибия, образ жизни.
ИВ: Только без операции?
ГА: Только без хирургической операции, чистая фантастика. Там много интересного. Или вот поглощение углекислоты. Если охладить углекислый газ под давлением, если не ошибаюсь, 44 атмосферы, он перейдет в твердое состояние. Т.е. очистка воздуха отработанного от углекислоты, прекрасно может сгодиться, скажем, для подводных лодок. Но, применить его в скафандре было трудно, надо было создать высокое давление в 44 атмосферы. Но, побочная находка. Я сразу стал искать различные применения. Что углекислота становится твердой при 44 атмосферах, - это было сказано в частности. А общая закономерность такая: с увеличением давления меняются свойства веществ. Вот вода. Часто говорят, что вода несжимаема, а вода оказывается сжимаемой, только мало сжимаемой. Я сейчас не буду объяснять почему, просто констатирую, что вода мало сжимаема. Вода в самом деле - это не кучка молекул воды, а комплекс из поляризованных молекул. Электрические силы сопротивляются сжатию этого комплекса, а обычные жидкости сравнительно сильно сжимаемы.
Вот, если мы возьмем нефть, на поверхности она легче воды и плавает на воде. Но если ее загнать на глубину в 1-3 километра, то это разница в несколько сотых плотности. Например, плотность воды на поверхности - 1, а тяжелые сорта нефти от 0,98 до 0,99, есть нефть, которая больше единицы. Если вместо 0,99 станет 1,1, то нефть, начнет тонуть с какого-то уже момента, т.е. для каждой жидкости, более сильно сжимаемой, чем вода, есть критическая глубина.
Эта идея у меня закономерно возникла. Стояла тривиальная задача - усовершенствовать патрон, найти способ удаления углекислого газа из дыхательной системы - охлаждение системы. Надо до посинения охлаждать, чтобы удалить. Значит, одновременно увеличение давления и охлаждение. Вот тогда мы пришли к выводу, что углекислый газ может, в принципе, быть удален, но это технически очень трудно.
Идея трансформировалась совершенно неожиданно. В этой идее нет ничего общего с дыхательным прибором. Это было открытие критической глубины для различных веществ. Выше критической глубины они всплывают, ниже - тонут. Это давало большие возможности, например, - подводная разведка нефти, сжатой до плотности, которая превышает плотность тамошней воды. Мы достали справочники, есть в старой советской технической энциклопедии великолепное приложение многотомное справочное. Мы там нашли изменение плотности в зависимости от давления разных веществ. Прошло где-то около месяца, пока мы все эти цифры подобрали, но решение было красивое.
ИВ: И какой итог?
ГА: На тот период итога никакого. Потом я, находясь в лагере, выбрал себе проблему на 25 лет. Выбрал дыхательный прибор с такими параметрами: ходить по дну океана на максимальной глубине - 11 километров, ходить до посинения, сколько хочешь и чтобы было уютно: малое сопротивление дыханию, нормальная влажность и так далее... Я начал поэтапно решать эту проблему.
Проблема удаления углекислоты на той глубине легко решалась с помощью давления, т.е. там возник другой вопрос: как при таком давлении (а оно должно быть равным наружному давлению) это отразится на человеке? Я не был узким изобретателем, сидевшим только над этим дыхательным прибором. Сам подход к решению этой задачи все время выводил куда-то в сторону. Иногда это оборачивалось, как с оксивентиляцией, вещественными приключениями, иногда интеллектуальными. Но приключения были непрерывными. А вместе с тем я очень много времени проводил за книгами.
Ну вот, оксивентиляция. Нет, оксивентиляцию я не смогу сейчас рассказывать, потому что она уже решалась вместе с зарождавшейся ТРИЗ. Поэтому надо подвести какой-то промежуточный итог по ТРИЗ. В сорок шестом году позиция была такая: может быть, можно было найти что-то дельное в книгах по изобретательству, и я искал. В сорок восьмом году, в конце 48 года позиция была другая: в книгах ничего нет, но можно и нужно создать методику решения изобретательских задач, основанную на опыте предыдущего поколения изобретателей. Вот, два года. Причем первые полгода прошли в виде сплошных разочарований, т.е. я брал очередную книгу, которая должна что-то дать, и очередную статью в журнале... Ничего не находил и огорчался.
|
